— Потому что я неплохой шофер и умею ладить с клиентами. Во всяком случае, не моя вина, что я заболел.
— Не знаю, не знаю, — сказала мать.
По ее виду было ясно, что она так не думает.
— А почему ты не позвонил им, когда вернулся в Англию?
— Потому, что у меня были более важные дела, — ответил я.
— Опять что-то задумал? — Она удивленно подняла брови. — Снова какие-то дурацкие затеи? Что ты делал все это время — с тех пор, как вернулся?
— Работал заправщиком на бензоколонке, механиком в гараже, клерком, мыл посуду в третьеразрядном ночном клубе.
— То есть катился по наклонной плоскости, — подытожила мать с каким-то мрачным удовлетворением:
— Ни в коем случае, — возразил я. — Это все входит в мои планы знакомства с жизнью. Она лишь вздохнула и спросила:
— Чего хочешь, чаю или кофе? Я предпочел кофе. Я уже отучился пить чай. Мы сели за стол, и она отрезала нам по куску домашнего пирога.
— А ты изменился, — вдруг заметила она.
— Я? В чем?
— Не знаю в чем, но изменился. Что случилось?
— Ничего не случилось. А что должно было случиться?
— Ты как-то взбудоражен, — сказала она.
— Собираюсь ограбить банк, — пошутил я. Но она явно не желала переходить на шутливый тон и вполне серьезно сказала:
— Нет, этого я не боюсь.
— Напрасно. По-моему, в наши дни это самый легкий способ разбогатеть.
— Чтобы как следует к этому подготовиться, нужно немало потрудиться, — сказала она. — Поработать головой, что ты не слишком любишь делать. Кроме того, дело это рискованное.
— Ты считаешь, что видишь меня насквозь?
— Нет, не считаю. По правде говоря, я далеко не все про тебя знаю, потому что мы с тобой разные люди. Но я чувствую, когда ты замышляешь что-то новое. Как сейчас, например. В чем дело, Мики? Нашел девушку?
— Почему ты так решила?
— Я всегда знала, что рано или поздно это случится.
— Что значит «рано или поздно»? У меня было много девушек.
— Я имею в виду не это. Ты занимался девушками от нечего делать, из спортивного интереса, но никогда всерьез не влюблялся.
— А сейчас, ты полагаешь, я увлечен всерьез?
— Значит, дело действительно в девушке, Мики?
— Отчасти. — Я опустил глаза.
— И что она собой представляет?
— То, что мне нужно, — ответил я.
— Ты нас познакомишь?
— Нет, — сказал я.
— Вот даже как…
— Нет, ты не поняла. Я не хотел тебя обидеть, просто…
— При чем тут обида? Скажи прямо: ты не хочешь мне ее показать, потому что боишься, что я скажу «нет». Так?
— Если бы ты и сказала «нет», я все равно тебя не послушатся бы.
— Возможно, но тебе это было бы неприятно. Где-то в глубине души ты бы стал сомневаться, потому что все-таки прислушиваешься к моему мнению. Как бы то ни было, я знаю тебя лучше других и кое о чем догадываюсь — и, скорее всего, мои догадки верны. Полагаю, я единственный человек на свете, способный поколебать твою самоуверенность. Эта девушка, которой ты так увлечен, она из непутевых?
— Из непутевых? — Я расхохотался. — Если бы ты ее увидела! Нет, это просто смешно!
— Что тебе от меня нужно? Ты ведь просто так никогда ко мне не приходишь.
— Мне нужны деньги, — признался я.
— От меня ты их не получишь. И зачем они тебе? Истратить на нее?
— Нет, — сказал я, — мне нужно купить шикарный костюм на свадьбу.
— Собираешься на ней жениться?
— Если она даст согласие.
Мое сообщение явно ее потрясло.
— Мог хотя бы о ней рассказать — хоть что-нибудь! — воскликнула она. — Но я и так чувствую, что ты вознамерился искалечить себе жизнь. Случилось то, чего я всегда боялась: ты нашел какую-то авантюристку.
— Авантюристку? Ты спятила! — Я был вне себя. И тут же ушел, изо всей силы хлопнув за собой дверью.
Глава 7
Дома меня ждала телеграмма из Антиб[7].
ВСТРЕТИМСЯ ЗАВТРА В ЧЕТЫРЕ ТРИДЦАТЬ ГДЕ ВСЕГДА
Элли стала совсем другой, я это сразу заметил. Мы встретились, как обычно, в «Риджентс-парке» и поначалу чувствовали себя чуть стесненно. Я собирался ей кое-что сказать и страшно волновался, не зная, как начать. Наверное, так бывает с каждым мужчиной, которому предстоит сделать предложение.
Элли тоже почему-то вела себя несколько странно. Бить может, обдумывала, как поделикатнее мне отказать. Но я почему-то все-таки был уверен, что она мне не откажет. У меня были основания полагать, что Элли меня любит. Но она действительно изменилась: в ней появились какая-то раскованность, уверенность в себе, которые едва ли можно было объяснить только тем, что она стала на год старше. Отпраздновала очередной день рождения, ну и что? Она и ее семейство побывали и на юге Франции, и она, естественно, немного рассказала мне о том, что видела. А потом несколько смущенно добавила:
— Я… Я видела и тот дом. О котором вы мне говорили. Который построил ваш приятель-архитектор.
— Кто? Сэнтоникс?
— Да. Мы ездили к ним обедать.
— Как это получилось? Ваша мачеха знакома с владельцем дома?
— С мистером Константином? Нет… Не очень, хотя они встречались и… Если честно, это Грета постаралась, чтобы нас туда пригласили.
— Опять Грета, — как обычно, не сдержав досады, сказал я.
— Я же вам говорила, что Грета умеет все, — улыбнулась Элли.
— Да, да, я помню. Значит, она сумела сделать так, что вы, ваша мачеха…
— И дядя Фрэнк, — вставила Элли.
— Всей семьей, — усмехнулся я, — и, разумеется, сама Грета…
— Нет, Грета не ездила, потому что… — Элли помолчала. — Кора, моя мачеха, считает, что Грета не должна ездить с нами в гости.
— Поскольку она не член семьи, а всего лишь бедная родственница? — спросил я. — Или, верней, компаньонка? Грету, наверное, обижает такое отношение?
— Но она не просто компаньонка, она мне как подруга.
— Дуэнья, нянька, наставница, приятельница — есть мною слов.
— Погодите, — сказала Элли, — прежде всего, я хочу сказать вам, что теперь понимаю, что вы имели в виду, рассказывая о работах своего друга. Дом действительно чудесный. Он… Он ни на что не похож. Мне кажется, что если бы мы с ним договорились, то у нас тоже был бы чудесный дом.
Она произнесла эти слова машинально. «Мы», сказала она. «У нас». Значит, Элли специально отправилась на Ривьеру и заставила Грету устроить визит в тот особняк, про который я ей рассказывал, потому что хотела получше представить себе, что за дом построит нам в мире наших грез Рудольф Сэнтоникс.
— Я рад, что этот дом вам понравился, — сказал я.
— А чем вы занимались все это время? — спросила она.
— Работал, впрочем, это неинтересно, — ответил я. — Зато еще я успел побывать на скачках, где поставил на аутсайдера все до последнего пенни и выиграл в тридцать раз больше. Видите, какой я везучий?
— Очень рада за вас, — сказала Элли, но в голосе ее не было радости, ибо выиграть, поставив на аутсайдера все до последнего пенни, — ситуация почти невероятная для людей того круга, в котором она вращалась. Не то что для моих знакомых.
— И еще я побывал у матери, — добавил я.
— Вы мне о ней почти ничего не рассказывали.
— А зачем? — удивился я.
— Разве вы ее не любите?
— Не знаю, — подумав, ответил я. — Иногда мне кажется, что не люблю. Когда человек становится взрослым, он так или иначе отдаляется от родителей. И от матерей, и от отцов.
— По-моему, вы ее все-таки любите, — упорствовала Элли. — Иначе вы бы не задумались, отвечая на мой вопрос.
— Я вообще-то ее побаиваюсь, — признался я. — Она слишком хорошо меня знает. Знает мои слабости, я хочу сказать.
— Должен же кто-нибудь их знать, — заметила Элли.
— Что вы имеете в виду?
— Кто-то из великих сказал: ни один герой не может оставаться таковым для своего камердинера[8]. Наверное, каждому из нас требуется камердинер. Довольно трудно жить, если все время стараешься понравиться всем.
— Вы умница, Элли, — восхитился я и взял ее за руку. — А вы тоже все обо мне знаете?
— Думаю, да, — спокойно и просто ответила Элли.
— Я ведь не так уж много рассказал вам о себе.
8