Он хотел броситься к жене, но она вышла на площадку сама. Та жена, из двадцатого века. Только постаревшая. Но — та.
— Егор! — сказала она укоризненно. — Последний день работы, а опаздываешь, как всегда!
— Сейчас я, сейчас… — пробормотал Егор Иванович, справляясь с оторопью. Затем же — кинулся на службу.
Он бежал по зеленому району, и был май, и белизна домов в синеве неба радовала глаз, и цвели вишни на газонах, но не видел этого Егор Иванович, мучимый вопросом о пенсии. Какую сумму составит она при обратном перемещении слагаемых?
«Я же так честно трудился… — с горечью думал Егор Иванович, бросаясь с размаху грудью на чью-то спину, запирающую вход в троллейбус. — А тот… кто тут вместо меня… вдруг — разгильдяй? Судимый, например? Или стаж прерывал? Или недобросовестно там чего?..»
Неясность холодом обдавала его замиравшее в тревоге сердце.
— Эй, впереди там, пройдите! — закричал он гневно. — Молодой человек… место надо уступать! Чему вас только в гимназиях учат!
В НОГУ С ВЕКОМ
Кругом вес лечатся. От всего. А я что — хуже?
— Хатха-йога — самое модное лечение, — посоветовал сведущий приятель. — Потом — древняя медицина, приобщение к культуре Востока… Спеши, пока жив!
Приятель дал телефон крупного специалиста.
Знаток индийской гимнастики протянул руку с татуировкой «Петя» и улыбнулся загадочной восточной улыбкой.
— Обучался в Индии, — произнес безо всякой позы. — Несколько сеансов, и я гарантирую вам излечение от всех болезней. Кстати, беру я немного… — Он затянулся сигаретой «Мальборо» и стряхнул пепел в мою любимую хрустальную вазу. — Двадцать рублей за один раз.
Мы решили начать тотчас же.
Он поставил меня на голову, придерживая мои ноги, чтобы я не упал, и командовал, как при флюорографии:
— Дышите! Не дышите!
При последнем вздохе ноги перевесили, я судорожно взбрыкнул ими, лягнув учителя в глаз, и сверзился на пол.
Учитель энергично выразился и попросил сделать ему компресс.
Через полчаса упражнение повторилось. Я снова упал, но пострадал лишь сервант. Я выбил оба стекла.
Убрав осколки, приступили к дыхательным упражнениям. Я сделал вдох и две минуты сидел, выпучив глаза. Опытная рука тренера зажала нос и рот. Затем мне было любезно предоставлено право на очередной вдох, после которого вновь последовало двухминутное удушье. Я ощущал глазами прохладные стекла очков и жалел, что человек не умеет дышать через уши.
При третьем упражнении мне открылось неведомое: я увидел свою спину. Это увлекательное зрелище было сопряжено с некоторыми болезненными ощущениями в области шеи. Мне показалось, что на первый раз достаточно.
— Потерпите! Еще одно упражненьице, и вы почувствуете всю прелесть древней мудрости, — сказал тренер.
Моя нога каким-то образом очутилась за головой. Я хотел закричать, но совет учителя о глубоком дыхании через нос помог мне пересилить минутную слабость. Наступило какое-то странное оцепенение… Возможно, это была нирвана.
Тренер стоял надо мной и задумчиво жевал сигарету. Постепенно я начал приходить в чувство и издал стон.
— Терпение, мой друг, терпение! — наставил учитель и вышел в коридор, посоветовав мне дышать еще глубже.
Но нога придавила лицо к полу. Нос вжался в ковер, который я давно не пылесосил. Из коридора доносился пустяковый разговор моего мучителя с какой-то киской. Разговор длился довольно долго, но вот раздался звук поцелуя в трубку, и перед моими глазами появились замшевые ботинки.
— Как вы себя чувствуете? — галантно осведомился тренер.
Я с трудом икнул в ответ.
— Согласен, — отозвался он неуверенно. — Это упражнение доставляет массу удовольствия.
— На помощь! — промычал я и закрыл глаза.
Он сноровисто перевернул меня на спину. Теперь я смог кричать. Тренер тянул ногу вверх с такой силой, что мне казалось, будто он хочет оторвать ее себе на память. Для удобства, видимо, он уперся мне башмаком в лоб. От его подметки как-то странно пахло… Я на секунду затих, принюхиваясь. Так и есть! Ко мне он шел через садик, где обычно выгуливали собак жильцы дома! Я усилил крики.
Но нога словно приросла к шее. и все попытки были безрезультатны.
Собрался консилиум соседей. Каждый давал свой совет. Подвыпивший дядя Ваня авторитетно заявил, что в таких случаях ноги отпиливают. Это заявление чудовищным образом подействовало на мою психику!
Ногу вернули на место в больнице.
Учителя я встретил на улице через месяц.
— Здрасьте! — опасливо бросил он мне и чихнул в мохеровый шарф. — Выздоровели?
— Как будто, — с вызовом ответил я. — А вы, вижу, хвораете?
— Простуда, — скорбно ответил знаток индийской гимнастики. — Еще радикулит проклятый разыгрался… Сейчас лечусь у одного потрясающего специалиста. Травками. Крапивка в сыром виде, лопухи… Самое модное лечение! Кстати… — Он посмотрел по сторонам и, взяв меня за пуговицу, конспиративно добавил — Могу дать телефон…
ПУГОВИЦЫ ДЕ ФАГОТА
Сема Квазин слыл в нашем отделе человеком начитанным, знающим всю мировую литературу вдоль и поперек и потому вызывающим к своей особе чувство благоговения и почтения. Сема пользовался успехом у женщин, директор его безгранично уважал, а мы, как я уже сказал, просто перед ним благоговели.
Вообще-то, если по правде, был Сема всего лишь экономистом, причем экономистом заурядным; прогулов и ляпсусов, допущенных им, не смогла бы счесть и институтская электронно-вычислительная машина, перегоревшая, кстати, по его вине, но чего не простишь образованному, интеллигентному человеку? Бывает… Зато как приятно находиться в одной комнате с такой личностью, слушать ее. Вот Сема входит в дверь.
— Дом мой — работа, радость моя — труд, смысл мой — деятельность! — заявляет он с порога и добавляет: — Слова лирического героя последней поэмы Эвелин Кобо. Потрясающая вещь! Прочел единым духом за вчерашний день и сегодняшнюю ночь! Какая экспрессия, эмоциональность, публицистичность, наконец, черт ее дери!
Конечно, о том, что Сема опоздал на два часа, все забывают и слушают его, раскрыв рты. А Сема во весь голос повествует о Кобо и о накале страстей, пронизавших поэму.
Об опоздании, вероятно, хочет высказаться начальник, но, едва он пытается произнести первое слово, Сема повелительно обрывает его:
— Евлампий Фомич! Нет, нет, подождите, не надо слов! Не надо слов, они лишь отраженье суеты, как говорила мисс Бодли в романе Пьера Суинтона. Дайте сказать мне! Какие у вас пуговицы?
— Какие-какие… — бормочег Евлампий Фомич. — Круглые, разумеется…
— Я понимаю, что не квадратные, — заявляет Сема с нехорошим смешком.
Евлампий Фомич внимательно осматривает свои пуговицы. Затем Евлампий Фомич машинально берет штангенциркуль и измеряет их диаметр.
— 12 миллиметров, — говорит он с запинкой.
— 12 миллиметров! — снисходительно отзывается Сема. — При чем здесь миллиметры, когда у вас пуговицы… черные!
— Ну, — говорит Евлампий Фомич. — Черные. Черный пиджак, черные пуговицы…
— А вы читали Огюстена де Фагота? — прищуривается Сема. — Нет?! Товарищи, — оборачивается он во все стороны со смехом, — он не читал Огюстена де Фагота! Ха! Ха! Ха!
Все тоже начинают подхихикивать, хотя Огюстена де Фагота, могу поклясться, не читал никто.