Чувствуя, что сейчас просто рухну, я спустился с борта катера на землю. Вновь путь на четвереньках, снова влажный воздух играл запахами табака и сейчас дым казался даже вкуснее. Лужа, корни… На этот раз я пытался не оставлять следов, но не уверен, что преуспел в этом…
…Помнится, я прополз мимо одеял, пришлось возвращаться и нашаривать их среди переплетения ветвей кустарника. От азарта и опьянения не осталось и следа, я вымотался так, что едва не скулил подобно околевающему щенку. Наконец я наткнулся на одеяла, кое-как в них завернулся и провалился в забытье…
[1] Кросс-дабл — термин снукера: пересечение траекторий шара-битка и прицельного шара.
[2] Плант — попадание в необходимый шар через иной шар, или через последовательных несколько шаров.
[3] Брейк — непрерывная серия ударов одного игрока.
[4] Отыгрыш — уводящий удар по шару с целью поставить шар-биток в сложное для соперника положение.
Глава 4
Весла и револьверы
Меня разбудил дождь и вопли.
— И этот сдох! Точно вам говорю — вон, скорчился весь в грязи.
Орал-надрывался Сэлби. Видимо, в лагере что-то случилось.
— Спокойнее, мой друг, — призвал солдата сдержанный доктор. — Если взглянуть на всех нас, то сдается, мы тоже не по Гайд-парку гуляли. Не к чему раньше времени нервничать. Энди болен и обессилен, возможно, он просто в забытье…
— Да плевать мне на Энди, дохлый он или еще не совсем, я не собираюсь приближаться к его грибной заразе! Ему и оставалось-то от силы пару дней дышать и охать. Я вам про другое толкую: Болота нас подлавливают. Подкрадываются и душат по одному. Клянусь, я на посту и глаза не сомкнул, а лейтенанта-то… Сами видели!
— Чего ж не видеть, — сумрачно согласился шкипер. — Я же люк каюты и вскрывал. И видел, и записал в вахтенный журнал: скоропостижно испустил дух наш лейтенант Келлог. Отдал богу душу как истинный джентльмен — чинно, в своей собственной постели.
— Где чинно⁈ Где⁈ Да он грязью и тиной захлебнулся! — взвизгнул Сэлби. — Причем помер в совершенно сухенькой, запертой каюте. Дьявольщина, я как увидел его, так мороз по коже. И эти его гляделки вылупленные… Ты записал в свой журнал, старый пердун, что лейтенант наглотался ила по самое горло?
— Я все записал! — взревел мистер Магнус. — И как он выглядел, и что малость обделался перед смертью. Не тебе меня учить заполнять вахтенный журнал, жирный недоносок! Поживи с мое…
— Спокойнее, джентльмены! — встрял Док. — Утро выдалось не из лучших, но проявим британское мужество и здравомыслие. Раз мы еще живы…
— Я тоже еще жив, — счел уместным вставить я. — А что случилось?
— Значит, этот еще разговаривает, — пробормотал Сэлби. — Ладно, черт с ним. Вернемся к катеру. Как бы там волонтеры глупостей не натворили.
— Но что случилось? — спросил я, силясь приподняться на локте.
— Позже, Энди, — пообещал Док. — Я принесу чай и все растолкую. Пока нам нужно уладить кое-какие дела и принять план действий.
Чавкающие шаги удалились, от катера донесся невнятные, но громкие голоса. Что-то мои спутники не на шутку разнервничались.
По листве и воде шуршали струи дождя, сильного, но, к счастью, не слишком холодного. Я попытался закутаться в промокшее насквозь одеяло и с удивлением сообразил, что вполне осведомлен о причинах волнения в лагере. Да, смерть лейтенанта — немаловажное событие и я о нем кое-что знаю.
Мой взгляд упирался во тьму, задница мокла в расширяющейся луже, торопиться было некуда. Вышеперечисленные обстоятельства располагали к неспешному логическому анализу и осмыслению сложившейся ситуации. Во-первых, я, несомненно, убийца. Никакого раскаяния и угрызений совести я не испытывал: придушить Келлога мне сейчас казалось делом гадким, но естественным. По сути, палить из ружей по зайцу-кочковику, не сделавшему нам ничего дурного, куда как омерзительнее. Ладно бы мы болотного прыгуна в пищу употребили или сделали из его шкуры башмаки…
В общем, гордиться убийством лейтенанта я не собирался, но определенное трудовое удовлетворение чувствовал. Хуже было то, что теперь меня повесят. Ночью мне здорово повезло, но я был уверен, что оставил следы. Возможно не явные — я старался как мог — но для слепца многие действия становятся непреодолимо сложными. Сейчас в лагере разберутся, что к чему и вернутся сюда с веревкой. Ха, не об этой ли милости я грезил вечером?
Самое странное, что теперь умирать мне абсолютно не хотелось. Ну, разве что самую капельку — из-за проклятой лужи подо мной. Я заворочался, пытаясь нащупать бугорок повыше, свернулся плотнее и задремал…
Меня разбудил Док:
— Эй, Энди, ты в сознании?
— Кажется, да, — сипло ответил я.
Мне в руку вложили пару галет, сунули кружку с порядком остывшим чаем.
— Итак, мой юный друг, эта ночь стала последней для еще одного члена нашей злосчастной экспедиции, — с некоторой осторожностью, как истинно тяжелобольному начал Док.
— Я понял. Лейтенант Келлог отправился на небеса или куда там его определили, — пробормотал я, размачивая фанерную галету.
— Именно. Причем наш командир оставил нас при весьма загадочных обстоятельствах. Можешь что-то сказать по этому поводу?
Голос доктора звучал ровно. Даже слишком ровно. Возможно, мне так кажется или слепота добавила чуткости моему слуху?
— Сэр, вряд ли я могу сказать что-то дельное. Да и что толку в разговорах? Что с лейтенантом, что без него, выкрутиться из нынешнего паршивого положения нам будет непросто. Или вы считаете, что со смертью Келлога мы потеряли последние шансы?
Доктор молчал. Весьма долго. Я чувствовал его взгляд. Плевать, догадывается он или нет, мне терять нечего. Наконец, Крафф принялся чиркать фосфорными спичками, раскуривая свою трубку. Потом он задумчиво сказал:
— У лейтенанта Келлога имелось свое собственное видение ситуации. Сугубо военное и весьма прямолинейное. Возможно, из-за этого он и умер. Полагаю, высший суд разберется с этим вопросом. В свое время. А пока мы в тупике и недурно бы найти достойный выход. Кстати, дождь закончился. Дай-ка я осмотрю твои глаза.
— Есть ли смысл, сэр? — вздохнул я, покорно подставляя голову.
У меня имелись веские подозрения, что Доку куда интереснее посмотреть на саму повязку, чем на мои никчемные органы зрения. Снимал ли я бинты и могу ли я видеть на самом деле — вот какой вопрос всерьез волнует доктора.
— Ну-ну, Энди, не отчаивайся. Глаз — весьма тонкий и малоизученный орган. Сейчас ты во тьме, а завтра, кто знает… Современная наука далеко не все способна объяснить.
Когда он снял тампоны с моих глазниц, я судорожно вздрогнул — боль никуда не ушла, меня снова прожигало и высверливало огненными бурами до самых глубин мозга.
— Сейчас наложу новую мазь и закрою, — заверил Док. — Что, так больно?
— Откровенно говоря, да, — признался я, стискивая зубы. — Словно каленым железом выжигает. А вы-то что скажете? У меня еще есть глаза-то?
— Несомненно. Красноты чуть меньше, воспаление явно идет на убыль. Меня немного беспокоят зрачки…
— Что с ними такое?
— Сложно сказать. Энди, ты слишком многого требуешь от такого доктора как я. По сути, я весьма далек от профессиональной офтальмологии.
— Понятно. Что ж, буду ждать специалиста, — вздохнул я, чувствуя как медленно отступает боль — на глаза легла вата с мазью, голову начали стягивать привычные витки повязки. — В любом случае, спасибо, сэр. Без вас я бы уже околел. Даже не успев обделаться.
Доктор только хмыкнул.
Чрезвычайно бережно дожевывая вторую галету, я думал о том, что ко мне начинает возвращаться аппетит, и слушал шум, доносящийся из лагеря. Разборчиво оттуда доносились лишь ругательства, но было вполне очевидно, что оставшиеся в живых имеют очевидные разногласия и спор затягивается. При живом лейтенанте лагерь вел себя куда спокойнее — на сквернословие и крик сохранялась офицерская монополия.
О чем они там спорят? Мне-то все равно. Они остались по одну сторону границы бытия, мы с моим дорогим другом Келлогом и остальными сгинувшими спутниками, числимся по другую.