— А-а, — протянула Надя, но больше не добавила ни слова.
Тормозя и спотыкаясь о красный свет светофора в центре Москвы, они вырвались на свободу загородного шоссе и поехали в прохладе и уюте большой машины, надежно отгораживающей их от внешнего мира.
— Надя, извини, но теперь, дальше, я буду молчать за рулем, потому что никак не привыкну к вашему стилю езды. Тебе включить музыку?
— Спасибо, я послушаю с удовольствием.
— А я бы с удовольствием послушал, как ты поешь.
— А откуда ты знаешь?
— У тебя красивый тембр голоса, низкий, я думаю, ты должна петь контральто.
— Ты очень наблюдательный, Найк.
— Да, я заметил, как ты морщилась в прошлый раз, когда я поймал что-то на ультракоротких, а певица сфальшивила.
— Правда? Я и не заметила.
— Тем более. Значит, для тебя петь, как дышать.
— Да, я пела в хоре, но давно. И даже на итальянском.
— Конечно, я так и думал. В тебе что-то есть итальянское. Наверняка ты слышала об этом не раз.
— Это просто смешно! Никакой кровной связи с прекрасными обитателями Италии у меня нет.
— А я уверен, что есть. Потому что ничего просто так не бывает. Вот скажи, я похож на русского?
Надя повернулась к нему и пристально оглядела. Круглолицый, русоволосый, широкоплечий, мускулистый, он и впрямь ничем особенным не выделялся из толпы. Сейчас полно мужчин с твердым взглядом. Впрочем, их взгляды слишком напряженны, а у Найка лицо не каменное, спокойное, поскольку у него за спиной надежный тыл.
— Похож. — Надя помолчала и добавила: — Пока не заговоришь.
— Акцент? — тревожно спросил Найк. — Моей маме это бы не понравилось. А бабушка захотела бы меня выпороть.
— Нет. Язык. Чересчур правильный.
— Ты мне говорила. — Он вздохнул. — Я стараюсь, но…
— Не надо стараться. Так лучше.
— Тебе так больше нравится? Я люблю, когда тебе нравится. — Он усмехнулся. — Ну вот видишь, я хотел молчать за рулем, но не могу, когда ты рядом. Мне нравится говорить и говорить с тобой. Знаешь, я как-то был в Италии и помню, обедал в ресторанчике под названием «У Тавранчини». Есть некоторое созвучие с твоей фамилией. Тебе не кажется?
— Но у меня типичная украинская фамилия. Мой знакомый, арбалетчик, о котором я тебе уже говорила, сказал, что есть такое блюдо русское, древнее, оно рыбное и называется тавранчук.
— Так-так-так! Но ведь я ел в том ресторане рыбное блюдо!
Надя почувствовала, как руки покрылись липким потом.
— И на что же оно похоже?
— Оно мне очень понравилось. В нем разные сорта рыбы и овощи. Причем среди них были корнишоны, я точно помню. Может быть, из Италии…
— …Из Италии приехали повара в Россию, привезли блюдо, которое стало потом называться тавранчук?
— Но почему бы нет? — Найк пожал плечами. — О мой Бог! Ну куда лезет этот грузовик? Прости, Надя, видишь, я не должен разговаривать за рулем. Это опасно.
Надя слушала приятную музыку и думала, а может, не такая уж это странная мысль — ведь переселение народов происходило всегда? И не случайно ее тянет побывать в Италии, а не в Англии или Греции? Почему-то она стала петь в хоре на итальянском, хотя в школе учила английский? И почему-то все кому не лень видят в ней сходство с римлянкой?
Наконец Найк свернул на гравийную дорожку к дому и затормозил.
— Добро пожаловать в мой шалаш! — торжественно объявил он и поспешил открыть дверь.
Надя вышла и вдохнула свежий воздух, в котором стоял аромат полей, небо над головой совсем потемнело, ночи уже стали длиннее, привычнее. Они должны были настраивать на размеренность и умеренность — мыслей, желаний, поступков…
Найк взял ее за руку и повел вверх по ступенькам в дом. Он поднял жалюзи, впуская ночь в комнату. Луна не заставила себя ждать и с любопытством заглянула в окно. Серебряная дорожка пролегла наискосок, соединив углы просторной гостиной, и Надя оказалась в луче лунного света. Найка потрясла эта картина, и он, не смея нарушить ее, очень осторожно и тихо ступал по лунной тропе, все ближе подходя к Наде. Ее тонкая шея с высокой прической белела, словно выточенная из слоновой кости. Найк подошел к ней вплотную и протянул руки к черепаховой заколке.
— Я отпущу мои любимые волосы на свободу, — прошептал он, расстегивая пряжку.
Тяжелая сверкающая волна ударила по рукам, он подставил растопыренные пальцы, и черные волосы рассыпались дождем.
— Ты послушалась меня, Надя, — прошептал он. — Ты больше не распускаешь волосы ни для кого, кроме меня, правда?
Она медленно повернула к нему лицо. Она не хотела лгать.
— Правда, Найк.