Сабли ещё были, но по большей части они сохранились как элемент формы офицеров. На регулярной основе армии сходились в рукопашную только на Кавказском фронте. Там горы, окопы не выкопать, и бои шли по старинке, массированной атакой. Или рейды казачьих частей по тылам противника. Та же знаменитая «Волчья сотня» генерала Шкуро. Сначала наводил шороху в немецких тылах, потом в турецких, а потом власть в России захватили большевики, которых в начавшейся Гражданской войне он начал бить, и его подвиги были забыты. Так что в тот период холодное оружие сохранялось только в кавалерии, что сама доживала свои последние дни.
Во время Гражданской войны как кавалерийские, так и казачьи части были по обе стороны фронта.
Через два десятилетия начинается Вторая Мировая война, к тому времени кавалерия осталасьтолько в Польше, и Советском Союзе. Но, Польша в очередной раз исчезла с карты Мира, а СССР, кроме рейда генерала Доватора и иных атак на немецкие тылы, других примеров успешного применения кавалерии я не знаю. У пехоты из холодного оружия только нож и штык. Скоро они сливаются в единый штыковой нож. На флоте — кортики, как обязательный элемент формы офицера.
С окончанием Второй Мировой кавалерия, как боевая единица, исчезла. С того момента война состоит из перестрелок, если уж и сходятся в рукопашную схватку, то используется нож, штык и приклад своего оружия.
— И всё? Только перестрелка? — Удивилась девушка.
— Да. Ну, если надо пробраться во вражеский тыл, и тихо снять часового или выкрасть документы или офицера, ножом поработают. А вот эпоха рубки на мечах или саблях давно прошла.
— Теперь мне понятно. Огнестрельное оружие вытеснило все остальные виды.
А ты? Ты ведь был солдатом?
— Верно. Я был солдатом, и потому умею стрелять и обращаться с ножом.
— А что с флотом?
— Сначала корпуса начали обшивать железной бронёй, потом к парусам добавили паровые машины, и корабли смогли ходить в штиль. Далее корпуса изначально начали клепать из железа и стали. Бортовые орудия сменились башенными, и наконец, век паруса окончился.
— Совсем?
— Да. Осталось несколько парусников, но это учебные суда, или копии исторических судов. Или специальная постройка, для участия в регатах и гонках. Некоторым из них уже больше века.
— Такие прекрасные, и забыты. — По щеке эльфы побежала одинокая слеза.
— Прекрасны, но если-бы тебе довелось узреть линкор, ты бы поняла, что красивыми могут быть не только парусники.
— Одинокое древо на горизонте! — Раздался крик из вороньего гнезда.
— А это что? — Спросил Михаил.
— Скала посреди океана. Некогда там был только птичий помёт, гнёзда, да гниющий мусор, выброшенный волнами. Потом, на неё попало семечко, наверно птица принесла с ближайшей земли. И это семечко принялось. Теперь на скале возвышается дерево, что служит прекрасным ориентиром.
— Ясно. Тогда, сколько до цели?
— Не более двух недель. А вот что потом, не знаю. Тебе надо будет поговорить с Госпожой.
— А ты? Что ты будешь делать?
— Я? — Эльфа задумалась. — Надо проверить корабль. Законопатить где надо, просмолить и буду нести патруль. На берегу от меня пользы мало.
Сидящий в вороньем гнезде Михаил присмотрелся, убедился что зрение его не обманывает, и закричал:
— Айсберги! Я вижу айсберги!
Через минуту снизу раздался крик Сахаракайи:
— Это точно айсберги?
— Да, капитан!
— Отлично.
Окончив вахту, он направился в капитанскую каюту, где и застал эльфу, прокладывающую курс.
— Капитан, если не секрет, что так удивило в том что я увидел айсберги?
— Сезон очень не удачный. В это время из глубины поднимается течение, идущее на север. Я боялась, что корабль попал в него, и был отнесён обратно, но похоже, что течение ещё на глубине, и потому айсберги ещё далеко на юге.
— Понятно. — Михаил посмотрел на карту. — И, я тут кое-что понял. Почему я понимаю написанное?
— А почему не должен понимать? Грамоте вроде обучен? — Эльфа оторвалась от карты, и заинтересовано посмотрела на него.
— Вот только читать и писать я научился в другом Мире.
— А ведь действительно. — Помолчав проговорила она. — Я с самого начала понимала тебя. И поэтому не задумывалась об этом. Надо поговорить с Госпожой.
Дождавшись, когда Мариамель закончит фехтовать, и вернётся в каюту, Михаил задал ей тот же вопрос.