Я нагнулся над ней, и глаза Мирдат выразили просьбу, чтобы я взял ее руки в свои на оставшиеся нам последние мгновения. И я тихо опустился на постель, и поднял ее с предельной нежностью, и она во внезапном и странном покое приникла к моей груди, — потому что Любовь дала мне умение держать ее, подарила моей Прекрасной отдохновение в последние мгновения жизни.
Так мы снова соединились. Любовь словно бы приказала помедлить реявшей над нами смерти, потому что дремотный покой окутал даже мое истерзанное сердце, не знавшее в эти томительные часы ничего, кроме жуткой боли.
И я тихо шептал Моей Прекрасной о нашей любви, и глаза ее отвечали… странно прекрасными и жуткими были эти мгновения на грани вечности.
И вдруг Моя Прекрасная что-то тихо шепнула. Я осторожно нагнулся, чтобы услышать ее слова тогда Моя Единственная вновь шевельнула устами. — Я услышал имя, которое она дала мне в беспредельно милые месяцы нашей совместной жизни. Тут я вновь заговорил о своей любви, которая продлится и после смерти… В этот миг свет померк в ее глазах, и Моя Прекрасная рассталась с жизнью на моих руках… Моя Прекрасная…
Глава II
Последний Редут
После того как моя Мирдат, моя Красавица умерла, оставив меня в одиночестве, я испытал беспредельно жуткую боль, томление, которого не выразить никакими словами. Только что ее любовь открывала передо мной весь мир, а теперь, познав все радости жизни и истинное счастье, я низвергся в уныние и горе, о которых незачем и говорить.
И все же я снова взялся за перо. Дело в том, что с недавних пор надежда на чудо начала крепнуть во мне, ибо в ночных своих снах я стал переноситься в мир грядущего, открывавший мне странные, невозможные миры и вернувший для меня радость жизни, так как там, в бездне времени, мы с Мирдат соединимся вновь после скорбной разлуки. Значит, нам суждено снова встретиться — когда протекут века, и на земле воздвигнется величественное и могучее чудо.
Простите же мою странную повесть, ибо я не смею умалчивать о столь невероятных событиях. Приступая к своему труду, я надеюсь испытать некоторое облегчение и, быть может, вселить надежду в сердце какого-нибудь другого страдальца, кому выпадет подобная участь… Пусть кое-кто, прочитав повесть, скажет, что такого не было и не могло быть, пусть некоторые будут спорить со мной. Я не стану им отвечать, только скажу: «Читайте!»
Ну а потом пусть каждый обратит свой взор к вечности… на ведущие к ней Врата. Словом, приступаю к рассказу.
В последнее время меня начали посещать видения. Это не было сном. Напротив, я как бы просыпался в темном будущем мира, после смерти нашего солнца, и, бодрствуя в будущем, я видел наш нынешний век словно бы сотканным из мечтаний — реальных для души моей, но сказочных для жителей будущего. Это были видения, осененные необычайным миром и светом.
Просыпаясь в грядущей Вечной Ночи, что окутает наш с вами мир, первым делом я ощущал вокруг себя смутную мглу. Потом она рассеивалась, и взору моему представал Край Тьмы, освещенный там и здесь загадочными огнями. Любопытно, однако, что, пробуждаясь в будущем, я не ощущал невежества, но чувствовал, что во мне наличествует полное знание всего, что известно обитателям Ночной Земли. Так просыпаясь утром, человек немедленно осознает, что проснулся, вспоминает все имена и реалии своего времени, в котором воспитан и живет. И память о настоящем, о нынешнем нашем времени, о моей жизни, которая влачится теперь в предельном одиночестве, гнездилась где-то в моем подсознании.
В самых первых своих видениях я ощущал себя молодым человеком семнадцати лет. Память говорит мне, что я впервые очнулся или, так сказать обнаружил себя в будущем, стоя в одной из амбразур Последнего Редута, огромной пирамиды из серого металла, которая служит обиталищем последним миллионам людей, надежно охраняя их мир от сил разрушения.
И столь полон я знаний об этом месте, что едва могу поверить в то, что никто кроме меня не знает о нем, посему простите мне излишнюю уверенность. Я легко могу забыть необходимые подробности, ибо превосходно знаю все, что еще будет там. Будущий я — стоявший и глядевший — был скорее не зрелым мужем нашего века, а молодым человеком, обладающим всеми естественными жизненными познаниями, которые можно накопить за семнадцать лет жизни, хотя до своего первого видения я (нынешний) ничего не знал о будущем Земли. Судя по всему, пробудился я в нем совершенно естественным образом — так просыпается человек, увидев сверкающее утреннее солнце, зная и название светила, и все остальное. Словом, я стоял в огромной амбразуре, ощущая, что память о настоящей моей жизни скрывается в недрах моего существа, окруженная ореолом снов. В то же время я осознавал, что тоскую по своей Единственной, которую и там знал под именем Мирдат.
Как я уже говорил, в своем первом видении я стоял в амбразуре, устроенной наверху Пирамиды, и смотрел наружу на Северо-Запад через некое подзорное стекло, ощущая полноту молодости, стремление к приключениям, но в то же время не без опасений в сердце.
Вмещая своим умом все знания, подобающие будущей жизни, я, человек настоящего времени, до определенного мгновения не знал о будущем существовании и вдруг очутился в будущем с прекрасным знанием всего, что меня окружает, и всего, что меня окружало в прошлой жизни.
Сквозь стекло подзорной трубы я глядел на северо-запад, — на ландшафт, знакомый мне во всех подробностях. Я знал названия объектов и расстояния от них до центра пирамиды — точки, не обладавшей ни длиной, ни шириной. Изготовленная из полированного металла, пирамида располагалась в Комнате Математики, где я ежедневно занимался.
Я видел яркие огни над Красной Ямой, что находится прямо под колоссальным подбородком Северо-Западного Дозорного. Тварь эта взирала на Пирамиду «от начала, и будет смотреть до того, как откроются ворота вечности», вспомнилась мне строка Эесворта, поэта древнего, но для нас с вами представителя невероятного далекого будущего. И вдруг все словно померкло, потому что, обратившись к глубинам своего существа, я увидел словно во сне солнце и все великолепие нашего нынешнего века. Я был потрясен.
Тут я должен объяснить вам, что, внезапно попав из нынешнего века в ту жизнь, я — тот юноша в амбразуре — вдруг вспомнил свою нынешнюю жизнь. Она пронеслась как видение начала вечности, зари времен. Боюсь, что еще не сумел объяснить достаточно ясно, что и я, и он были едины — слились в одну душу. Он, находясь в удаленнейшем будущем, как бы прозревал ту жизнь, которую веду я в нынешнем веке. И я из нашего времени наблюдал за ходом жизни, которая еще только состоится. Сколь великое чудо!
И все же не буду утверждать, что до пробуждения в будущем времени я не обладал никакими знаниями о той жизни. Дело в том, что, осознав себя там, я обнаружил собственную уникальность, свое отличие от прочих юношей. Оказалось, я обладал смутными — как будто бы визионерскими — познаниями о прошлом, смущавшими и даже сердившими ученых людей того времени. Впрочем, не будем об этом. Однако я знаю, что, начиная с того мгновения, мои знания о прошлом и уверенность в них удесятерились.
Итак, к делу. Но прежде я должен рассказать еще об одном: в миг своего пробуждения в том юном теле я сразу же ощутил всю тоску по моей любви. Прежнее дремотное воспоминание обрело реальную боль. Я вдруг понял и осознал свою утрату.
Словом, молодой человек в расцвете сил грезил о женщине прошлых веков и верил, что Мирдат может обрести новую жизнь.
Заканчивая свое отступление, скажу, что удивился открывшемуся в памяти неведомому доселе солнечному свету, тому великолепию нынешнего века, что пронзило тогда сумрак моих видений и новые мои знания, что вскричало и о невежестве Эесворта. На какое-то время я был буквально ошеломлен тем, о чем догадывался и ощущал, и все это время во мне крепла тоска по той, кого я потерял в древние дни… той, что пела мне в светлой сказке, оказавшейся истинной реальностью. И мысли, присущие будущему, с проницательным удивлением взирали в залив Забвения.