- Ну, теперь-то все, что ли? - спросила кикимора.
- Еще нет, - Пафнутий указал на пол.
Осколки зеркала светились, немного подрагивая, а внутри что-то металось, будто тени какие.
- А вдруг из каждого по мелкой ночнице повылазит - что мы тогда с ними делать будем? - спросила Мокша.
Домовой посмотрел на нее: не шутит ли? Нет. Подумал - и сам испугался: кто этих ночниц знает, из зеркала ведь почти выбралась.
- Эй, веник-лентяй! - скомандовал Пафнутий. - Хватит в углу прохлаждаться, ну-ка, поработай давай, и друга своего прихвати!
В углу зашуршало, и из темноты, лениво вышагивая на веточках-ножках и волоча за собой совок, появился веник. Вид у него был заспанный и немного потрепанный, но при виде такого беспорядка оба оживились и стали ловко все сгребать-собирать.
- Первым делом зеркало битое, только живо! Остальное потом.
Пока они прибирались, домовой подошел к печке, открыл заслонку и гаркнул внутрь: "Гори!" В печке тут же затрещало, заплясали язычки пламени, повалил дымок. Обдало жаром.
Пока Пафнутий колдовал с печкой, веник уже протягивал совок, полный осколков. Домовой тут же отправил их в огонь.
- Ну вот, Мокшенька, сейчас зеркало закоптится, перестанет отражать, и врата сюда закроются.
- Теперь все, - в открытой форточке с улицы показалась голова Путяты.
- Вот ты где, хрыч старый! Тебя где носило? Помочь не мог? - завелась Мокша.
- Тихо, тихо, как же я помогу, ежели в дом не войти? Меня же не звал никто. Не мои это угодья, а домового. А он меня не приглашал, - леший пожал плечами. - О! Смотри, хозяева просыпаются! Мне пора, - и голова исчезла.
***
Степана разбудил грохот. Было жарко, голова жутко болела, в горле пересохло, а глаза вообще не открывались, хоть руками раздирай. Как с похмелья. С трудом сел на кровати, поднялся, да чуть не упал. Захворал, что ли? Кое-как разлепил глаза. Вот те на! Дома полный кавардак: посуда побита, стулья перевернуты вверх дном, рама от зеркала разворочена, только осколков не видать. Зеркало разбили - жди теперь беды! А в довершение всего сидит кошка, мурлычет и, вот чудная, из банки разбитой варенье вылизывает.
- Ты что же это творишь, паршивка? - сон со Степана как рукой сняло. - Ну-ка марш на улицу, и чтоб в доме я тебя больше не видел!
Степан схватил кошку за шкирку, подошел к двери и вышвырнул ее наружу, плюнув вслед с досады. Кошка долетела до конца огорода, мякнув, шлепнулась на землю и, перекувырнувшись через голову, снова обернулась в Пафнутия. Домовой поднялся с земли, сопя и отряхиваясь, обернулся, с обидой посмотрел на дом и поплелся, осунувшись, в лес, в сторону болота.