- Да не хнычь ты! Ой, беда с вами. Как дети малые. Ванька дома - Маньки нет, Манька дома... Эх! Заходи давай, не позорь меня перед зверьем.
Пафнутий подтянулся, вскарабкался и исчез в темном дупле вслед за лешим.
Перед ним открылась просторная, уютная комната. Пахло елью и какими-то цветами, было светло как днем. Домовой завертел головой, пытаясь разглядеть чудо-лампы, но вместо них под высоким потолком летал целый рой светлячков.
Пол был отполирован до блеска. Годовых колец на нем было не счесть. У стены стоял пенек, на котором скатертью лежал огромный лист орешника. Рядом со столом стояли два пенька поменьше и сплетенное из веток кресло-качалка с накинутым поверх травяным пледом. Кроватью лешему, видимо, служила куча лапника, сложенного на другом конце комнаты.
- Ух ты! Ничего себе обустроился! Снаружи деревце небольшое, толщиной обнять два раза, а внутри... Ишь, палаты отгрохал! А я-то думал, как ты в этом дупле вообще помещаешься, спишь, что ли, стоя?
- Вижу, понравилось? - хитро заулыбался леший. - Но не за тем пришел! Что там у вас опять стряслось? Мало того, что чудище какое-то в бабьем обличье по моему лесу шастает, птиц изводит да людей погубить норовит, так вы еще со своими бедами бежите. Пропала, говоришь? Ну пойдем, посмотрим, что у нас в лесу делается.
Путята подошел к стене, провел по ней ладонью и зашевелил неслышно губами. Рука засветилась, леший пальцем вывел на стене очертание двери и открыл ее.
- Пойдем, - буркнул Путята и шагнул за порог.
- Тудыть ее, - только и смог выдать домовой.
- Давай шибче, не стой столбом, - леший протянул руку, ухватил Пафнутия за шкирку и вытянул наружу.
За дверью оказался лес. Все тот же родной лес, а вроде как и другой. Вокруг было как-то очень светло, и цвета стали настолько яркими, что слепили глаза. А еще каждый листик, каждая веточка-травиночка светились как лампа, испуская мягкий, теплый свет.
- Что за чудеса? - раскрыл рот домовой.
- Нутро это.
- Чье? - Пафнутий растерянно вертел головой.
- Леса. Ну что глаза выпучил, ни разу не слыхал про такое? Тебя в дровах, что ли,нашли? Нутро это. Изнанка, мир внутренний. У человека душа, а у леса - это. Тоже вроде как душа. Но мне Нутро больше нравится. Смотри - ты первый, кому показываю.
- И зачем мы здесь? Я думал, ты кикимору найти поможешь, а ты меня прогулками попотчевать решил. Ты не серчай. Тут красиво, занятно, но не ко времени. Мокша в лесу одна, а в лесу - эта... Вот найдем, тогда нам обоим все и покажешь.
- Чуден ты, домовой! Вроде не дурак и не блаженный. Ты что, когда ко мне бежал, мозги по дороге оставил да подобрать забыл? Так пойдем, поищем. Ты думал, я тебя сюда,что красну девицу - развлекать привел? Мы сейчас на лес изнутри смотрим. Если в немзло творится или чуждый кто есть - здесь сразу это видно.
- Это как? - удивился домовой.
- Ну вот смотри, - леший взял домового в охапку, махнул рукой - и местность вокруг переменилась. - Сейчас мы на опушке, а во-он там, - Путята ткнул пальцем вдаль, - деревня. Теперь гляди туда. Видишь, человечки мельтешат? Все вокруг цветное, а они будто бесцветные. Ну, разглядел? - леший дождался, пока домовой угукнет, и стал объяснять дальше. - Это детишки с деревни играют. А бесцветные они потому, что для нас они по ту сторону, в другом мире. Они в Яви, а мы, вроде как, на перепутье: и не живые, и не мертвые.
- А мы с кикиморой тоже бесцветные?
- Нет, вы - часть леса, да к тому же - как вы, молодежь, говорите? - леший почесал затылок. - Вспомнил - сумеречные! Цветные вы, как все вокруг, вы ведь тоже на перепутье, как и я. Да, Степан с семейством тоже цветные. Потому как в лесу живут, частью его стали, свои, то бишь, хоть и не на перепутье.
- А ночница, - всполошился домовой. - Она цветная? Ее отсюда видно?
- Она - ненависть, и, хоть и сумеречная, лес ее не принимает, она пятно черное, как дырка в пространстве. Не цветная, хоть цвет имеет, и не бесцветная, но красками не блещет. Чернее ночи она, и чернота ее настолько плотная, что все вокруг поглощает, да насытиться не может. Оттого эта прорва и уничтожить все пытается. Детей извести тем паче, потому как из них она чистую жизнь забирает, саму ее суть. Так-то вот. А лес своих признает, так же как ты меня, когда видишь.
- Это что же получается, мы, значит, с ног сбиваемся, изловить ее не можем, а ты сидишь тут, пялишься, как она шастает, и молчишь?
- Не все так просто, Пафнутий. Ежели б я ее так увидеть смог, да изловить... Рассеивается она, понимаешь? Вот вроде стоит она, бери да лови, ан нет, рассыплется червями могильными и расползается по всему лесу. Так ее не то что поймать, выследить невозможно - она везде, она повсюду. И даже если изловишь, растопчешь этих червей хоть десяток, хоть два, а все равно с нее не убудет. Всех не переловишь, я пробовал. Да и поймаешь если, что делать с ней - непонятно.