Мы с нею включаем гибкий душ и пытаемся водой как-то отмочить мыло от стены. Не получается. Но зато оно начинает пениться. «Это они специально так его прилепили, наверное», – говорю я. «Да, наверное, специально», – говорит она. Набирает пену в ладони и моет мне лицо. От ее рук сильно пахнет дешевым хозяйственным мылом.
Лед
Сколотый с дороги грязноватый лед сначала набросали у калитки Натальи Селезневой, нашей дачной соседки.
Она живет напротив, через дорогу, у нас дом номер один, у нее дом номер два. Селезнева недовольна, что-то сердито говорит рабочим, которые этот лед набросали. Я говорю: «А в самом деле, что за дела – заваливать калитку». Тогда этот лед начинают переносить на нашу сторону, но уже не к калитке, а прямо на наш участок, на дорожку близко к крыльцу. Маленький, почти игрушечный трактор толкает эту кучу льда сначала по дорожке, а потом спихивает вбок. Я говорю: «Вы что делаете?» Человек, сидящий на тракторе, отвечает:
«У вас тут клумба, да? Для ваших цветов стараемся. Лето придет, лед будет таять, и клумба будет постепенно увлажняться, увлажняться…»
Второй сон. Газета
Газетная статья, экономический комментарий, что-то про валютно-финансовую политику, ничего не понятно, мелкие буквы теснятся, строки набегают, глаза болят, читаю из последних сил, как будто бы стараюсь успеть, как будто бегу следом за текстом, – мучительное насильственное чтение.
Больница
Умирающий человек просит врача:
– Я скоро умру, я знаю. (Врач кивает.) Скажите моим родным, что я умер, пока я еще не умер. Вот прямо сейчас пойдите и скажите. Они ждут в приемной, я знаю.
И включите громкую связь. У вас есть громкая связь?
(Врач кивает.) Я перед смертью хочу услышать, что они скажут. Как они среагируют.
Врач говорит:
– Хорошо.
Уходит. Возвращается через несколько минут. Больной в тревоге:
– Почему я ничего не слышу?
– Наверное, они подавлены горем, – говорит врач.
– Но я не слышал, как вы сказали, что я умер!
– Я сказал, честное слово!
– Я ничего не слышал! – настаивает больной.
– Но я точно сказал. Может, громкая связь барахлит.
– Черт! – кричит больной.
– Не волнуйтесь, – говорит врач. – Я сейчас вызову электрика, он починит связь.
– На черта мне ваш электрик, если вы им уже всё сказали!
– Извините, – говорит врач и начинает возиться с приборами, которые стоят рядом с кроватью.
Больной засыпает. Или умирает, непонятно.
Сдача
Я прочитал лекцию.
Мне должны 1500 рублей. Мне дают красный пятитысячный билет и просят сдачу три с половиной тысячи.
Сдачи у меня нет. Говорят: «Тогда в другой раз. Вот вы у нас еще одну лекцию прочитаете, и уже накопится три тысячи. А потом еще одну – и будет четыре с половиной. Пятьсот рублей-то у вас найдется, наверное?»
Я говорю: «Нет уж, давайте деньги сейчас!»
Они говорят (какая-то дама-бухгалтер говорит): «Тогда дойдите до метро и разменяйте, а сдачу принесите».
Совсем с ума посходили.
Исторический фильм
Смотрю грандиозный фильм о наших кораблях в Тихом океане. XIX век, кругосветное путешествие, красиво и дорого снято. Настоящие паруса, мачты, весь старинный морской антураж. Главного героя, старого русского матроса, играет Евгений Леонов. Потом он совершает много подвигов. А в начале фильма его порют линьками («кошками») за то, что он – то ли от голода, то ли из баловства – съел жареную курицу, которую нес в капитанскую каюту.
Город Стрый и город Самбор
Мне снится, что два этих западноукраинских городка (в которых я не был конечно же) находятся очень близко друг от друга, совсем рядом, и разделяет их глубокая яма. Ров, оранжевый и глинистый. Перекинуты мостки из досок. Мостки – сильно сказано: просто доски. Толстые, но все равно прогибаются. Я иду из Стрыя в Самбор.
Навстречу мне – из Самбора в Стрый – идет девочка.
Рыжая. Очень похожая на Иру, когда она была маленькая.
Мы не можем разминуться на мостках.
Доски качаются.
Всё.
«Добавление. Соблазн продолжить расстрелом. Что мы с маленькой рыжей девочкой падаем в яму, на кучу шевелящихся умирающих тел.