Женщина, которая меня ждет, – довольна она или недовольна? Спускаюсь вниз, она скупо улыбается мне.
Значит, довольна. Очень хорошо.
Боже, как скучно!
Калининград
В Калининграде еду в автобусе и спрашиваю про странный дом в отдалении: «Что это у вас тут построено?»
Женщина отвечает: «Ничего!»
Она сидит на другой скамейке, через проход.
Спрашиваю ее, сколько стоит проезд, сколько передать водителю.
Она говорит: «Нисколько!»
Едем молча. Я вспоминаю, что мне надо купить что-нибудь к ужину.
Я спрашиваю: «Тут есть магазин поблизости?»
Она отвечает: «Нет!» А потом смеется: «Ах, я шучу!»
И садится рядом со мной.
Писатель
Агатовое белое мужское кольцо очень большого размера.
Вдова писателя показывает мне это кольцо.
Я никак не могу вспомнить, догадаться, сообразить, что это за писатель, как его звали. Я слушаю низкий надменный бас старухи, рассматриваю кольцо, но тайком озираюсь, пытаюсь по портретам на стенах, по книгам на полках все-таки сообразить, кто это такой.
Не получается.
Пансионат
Последний день, вечером автобус. Не хочется уезжать.
Комната, то есть пансионатский номер. Женщина лежит, укрывшись пледом. Почти плачет: ей тоже не хочется уезжать. Говорит: «Погладь, потрогай меня». Я сажусь на край кровати, рукой залезаю к ней под плед, глажу ее ноги, она в брюках, расстегиваю молнию на ее брюках, глажу ее голый живот, сдвигаю вниз ее трусы, глажу ниже. Она закидывает голову и дрожит всем телом, все сильнее и сильнее; кровать бьется о шкаф – старая расшатанная пансионатская кровать громко колотится о кривобокий желтый шкаф.
Я вижу в окне дерево, увешанное скворечниками, похожими на школьные пеналы.
Я говорю: «Смотри! На дереве как будто пеналы висят!»
Она кричит: «Не вижу! Тебе кажется! Какие пеналы?
Ты все выдумываешь!»
Кричит зло, как будто сто лет эту злость копила.
Бесстыдницы
Редакционная комната, столы с кучами бумаг, широкие низкие окна, заставленные жухлыми цветами и канцелярским хламом, низкие дерматиновые диваны.
Редакционные сотрудницы хвастаются друг перед дружкой своим бельем, расстегивая кофточки, задирая юбки, приспуская брюки.
А одна и вовсе лежит под тонким пледом на диване и рассказывает, не стесняясь подробностей, как она провела прошлую субботу на даче «у одного мальчика».
Не стесняясь меня, вот что самое противное.
Я сижу за компьютером, правлю текст, стараюсь втиснуть его в полосу, сокращая буквально по слову, по букве.
Кажется, тот «один мальчик», о котором она рассказывает, это я и есть.
Или не я? Стараюсь уловить подробности.
Потому что я не уверен, она это была или не она в прошлую субботу. Смотрю на нее пристально, она бесстыдно смотрит мне в глаза, продолжая с хохотом говорить:
«А потом мы выпили водочки и пошли прогуляться по улочке, а потом как вернулись с прогулочки, сразу чайку с колбаской…»
Но так ничего и не понятно.
Противно, что она говорит уменьшительные слова: улочка, прогулочка.
Жених
Накануне я смотрел документальный фильм Тофика Шахвердиева про то, как ветераны войны репетируют Парад Победы, в котором они должны участвовать.
И вот одна героиня этого фильма мне приснилась. Медсестра, старуха, но очень бодрая и даже красивая, Людмила Ивановна зовут.
Вот эта Людмила Ивановна в фильме рассказывала, как к ней пришел семидесятилетний – а то и постарше – кавалер. Вроде как свататься. Там у них, у стариков ветеранов, был свой клуб знакомств. Пришел кавалер – она рассказывает со смехом – и вел себя глупо и нелепо. Принес всего-то бутылку пива. А недопитое вино – она-то красного вина купила и на стол поставила, – а недопитое вино попросил разрешения взять с собой. А после обеда говорит: «Я прилягу, подремлю».
И начал брюки стаскивать. Людмила Ивановна кричит:
«Ой, что вы делаете! Перестаньте!» А он отвечает: «Ничего, у меня там тренировочные брюки».
В фильме Людмила Ивановна это рассказывала. А я во сне видел, как это происходит.
Смешно было, но старика тоже жалко. Прямо во сне.
Но ее, Людмилу Ивановну, еще жальче.
Осада
Это какая-то военная игра. Дело на даче происходит.
«Они» хотят захватить «нас». Кто «они» и кто «мы», что это за две команды – непонятно. Но ясно другое: вроде бы всё это шутки-шутки, но черт знает, чем дело кончится. Какое-то опасливое чувство. Мы (вся наша семья) решаем убежать от этого. Выйти из игры. Убегаем: тихонько, часов в пять утра, садимся в машину и уезжаем.
Потом я вдруг вспоминаю, что забыл запереть калитку.