Кирюша просыпается, когда ночь улеглась на крышу дома и свесила хвост на окошко.
Из подкроватя Кирилл умеет выныривать сам: всё-таки достаточно большой. Это очень приятное место. Это был "дом", в том смысле, в котором это слово говорят Большиши - с теплотой и каким-то облегчением в голосе. Его дом. Когда он удостоверится, что все эти беспечные Большиши уже мерно дышат в своих кроватях, он погружал руки под подушку и просачивался через многочисленные упругие поверхности в тёплую темноту. Он мог возводить из неё песочные замки, населять их говорящими жабами и Большишами размером с ладошку. Выжимал облака и пускал в получившихся лужах линкоры и огромные парусные фрегаты. Там был его мир.
Сейчас он вынырнул не просто так: маленькие люди вообще очень мало что делают без причины. Это Большиши всегда бестолково толпятся, громко разговаривают, зачем-то плачут или смеются над какими-то серьёзными, совсем не смешными вещами. (Сам Кирилл смеялся над тем, над тем и нужно - над всякими глупостями, пусть и глупыми, зато по-настоящему смешными). Поэтому он и прозвал дядь и тёть самым глупым прозвищем на свете.
Ему нужно хорошенько подумать. О папе и о маме, и о той грозовой туче, что нависла над их домом.
Потолок раскачивается над ним, и Кирилл карандашом воображения рисует на нём события вчерашнего вечера.
Его рано отправили спать, плотно затворили дверь в комнату, но Кирилл не закрывал глаз. Смотрел на другой конец комнаты, где на спинке кресла сидела тень вороны. Плоская, как будто вырезанная из картона - какой и должна быть тень. Но между тем сама птица давно уже улетела, а тень вот осталась, как никогда чёткая в рассеянном свете фонарей за окошком. Иногда она переступает лапами, а вот длинный клюв скользнул вниз и принялся тереться об обивку кресла. Наверное, утром там будет дырка и торчащий пух, за который мама будет хмуро отчитывать его, Кирилла. Ни за что не поверит, что сделала это воронья тень.
Тени часто путешествуют без своих хозяев, но Большиши почему-то об этом не знают. Не замечают, что ясным днём можно насчитать куда больше теней, чем тех, кто их отбрасывает. Иногда случаются очень смешные вещи: например в разгар лета по раскалённому асфальту вдруг начинают кружиться тёмные комочки - не сразу в них узнаёшь тень пурги, когда снег набивается в капюшон и за воротник и стоит открыть рот, как он тоже будет полон снега...
Разглядывая воронью тень, Кирюша пытается отвлечься от скандала на кухне. Медленно, болезненно страшные звуки угасают, ощущение такое, как будто вытаскиваешь из-под ногтя колючку. Сначала очень больно, а потом приходит облегчение и только ноет ранка.
Какое-то время слышно только, как папа недовольно ходит туда и сюда.
Кирилл слышал, как позже к нему в комнату пришла мама. Шелохнулась дверь, пропуская жидкий свет из коридора, и там обозначился знакомый силуэт. Опускается на краешек кресла, скрипит обивка, и тень вороны взмахивает крыльями, чтобы растворится среди других теней.
Мама купает лицо в ладонях, плечи вздрагивают, и Кирюша чувствует солёный запах слёз. Он притворяется, что спит, плавает на подушке, как будто на облаке, пытается заставить своё дыхание работать свободно и ровно.
Она уже успокаивается. Всхлипывает довольно громко, тут же поворачивается: разбудила или нет?.. От лица тянет холодом, губы поджаты, подбородок больше не дрожит, твёрдый, как камень. Она в ярости, и лучше бы сын спал. Если он не спит и увидит её такой, придётся несладко. Не сегодня, сейчас она ему скажет: "Ты чего не спишь, мелкий? Давай-ка, закрывай глаза" - но завтра напоминать об этом его ночном промахе будет каждый жест, полный злости и презрения. Поэтому лучше бы он спал. И Кирилл изо всех сил вжимается в подушку, старается превратиться в маленькое чернильное пятнышко, поскорее провалиться в подкровать. Кажется, что в сторону окна дует холодный зимний ветер, Кирилл хочет натянуть на голову одеяло, но боится пошевелиться. Половина минуты пролетает мимо него долгими, трепыхающимися, как падающие из гнезда птенцы, секундами.
Сквозь приспущенные веки он смотрит на её глаза. Но глаз там нету, только чёрные провалы, отделённая от мира хрупкой роговицей морская бездна.
Эту бездну он начал видеть в глазах всех Большишей какое-то время назад. Тогда Кирилл смотрел с мамой кино про то, что происходит на дне озера, а потом поднял голову и увидел это же всё в её глазах. Он тогда жутко перепугался. Родители ходят вокруг с пустыми глазами, в глазах вместо белков и зрачков зелёные водоросли и стайки мелких рыбок. И на улице, у стариков на скамейках, у водителей трамваев - у всех один и тот же пустой взгляд. Как будто океан, который, как говорил папа, очень-очень большой, взяли и разлили по человеческим головам. Только у малышей, таких же как Кирилл, помладше или постарше, взгляд самый нормальный. Кирилл не знает, видят ли они то, что видит он, но физиономия у многих малышей всегда весьма обескураженная.
Мама встаёт, белые ладони скользят по одежде, поправляя непорядок, и Кирилл слышит, как плещется у неё в голове вода. Давит с той стороны на пустые глаза. На ней длинная домашняя юбка и рубашка, на груди хрустит фартук. Наверное, готовила что-то для него на завтрак. Она терпеть не может рано вставать и готовить что-то с утра. Способна только на то, чтобы налить себе кофе и поставить то, что приготовлено загодя, в микроволновку.
Снова приоткрывается дверь, сквознячок шевелит на голове Кирюши волосы. Исчезла. Квартира утихает, и медленно, как будто большая глыба, накатывает и подминает его сон.
Камень у озера лижет руку влажным языком, и Кирилл, радуясь этим прикосновениям, опирается двумя руками и залезает на него целиком. И мама кричит:
- Ну-ка слезь сейчас же! Ты же испачкаешься.
- Не испачкаюсь, - говорит Кирилл. - Мама, а для чего этот камень здесь лежит? Почему он не уплывёт?
- Что ты там кричишь? Я не знаю. Слезай!
И вот теперь он выныривает обратно, к спящему миру. Большие люди, Большиши, мерещатся ему чем-то непонятным. Они очень странные.