- Потеряли что-то? - спрашивает кто-то. Потом, ближе: - Вам помочь?
Алексей не отвечает; шаги затихают где-то на другом конце парковки. Он погружает руки в холодную, но податливую землю и придаёт ей форму человеческого лица. Сначала это что-то похоже на большой пельмень, потом - хитромудрая детская постройка в песочнице. Дёргает жухлую траву и выбрасывает прочь. Находит потерянную кем-то резинку для волос. Рядом смеются, кажется, даже фотографируют на телефон, но Алексею всё равно. Он трудится над комком грязи, как Тинторетто над величайшим своим шедевром. Ногтем обозначает надбровные дуги, лёгкими поглаживаниями пальца придаёт совершенную форму глазным яблокам. Рот почти идеально кругл, как у страдальцев на восточноевропейских барельефах, щёки впалы, а губы едва обозначены. Закончив со всем этим, Алексей указательным пальцем углубляет рот, делая его похожим на колодец, а потом, наклонившись к портрету неизвестного, ритуальной маске забытого, затерянного в лесах Амазонки народа, начинает дуть, словно надеясь таким образом сделать рот ещё глубже.
Он оставляет первое лицо и принимается за другое, стараясь сделать его похожим на эталон в подкорке сознания. Грязь дождливого лета... идеальный материал. Руки грубы и неумелы, но они точно знают что делать. По внутренним стенкам черепа будто ползают улитки.
За пустырём жилые дома, по тротуару проходит мама с коляской и дитём, которое топает следом, держась за материнскую руку. Девочка видит Алексея (Толмачёв тоже её видит, но будто краем сознания, почти не отдавая себе в этом отчёт), показывает пальцем, отцепляется от матери с твёрдым намерением составить этому странному дяде компанию.
- Это не песочница... - слышит Алексей увещевательный тон женщины. - Дядя, наверное, потерял часы... Видишь, как грязно? Подсохнет немного, тогда и будем с тобой играть...
Они уходят. Алексей заканчивает третью маску - остервенело, будто подозревая, что никто и никогда не будет больше говорить, что он потерял часы. На него станут коситься. Ускорять шаги, рискуя забрызгать обувь и одежду. Громко молчать и переходить на другую сторону улицы. Робко заговаривать, класть на землю рядом с левой его ногой в ботинке от Келвина Кляйна, приведённом в совершенно негодный вид, милостыню. Вот только смеяться не будут.
Даже самые чёрствые чувствовали, что вокруг этого сумасшедшего воздух становится неподвижным, и бездомные собаки, которые бродили вокруг, привлечённые неожиданно приятным нисхождением до их уровня двуногого, пытаясь приблизиться, натыкались на невидимую стену. Одни начинали лизать её, другие грызли, но в большинстве своём просто, скуля, отползали.
К тому времени, когда он заканчивает четвёртое лицо (делает рот поглубже, наклоняется, дует), первое начинает разваливаться. Алексей сгребает его и суёт в карман пиджака, с тем, чтобы потом переложить в ящик стола, в ту заветную коробку из-под Монополии.
Воспоминание тает.
Шатаясь, Толмачёв бредёт к шкафу-купе, открывает дверь, чтобы провести рукой по ровным рядам пиджаков, рубашек и брюк. Может, это просто сон... Но одежды в шкафу меньше, чем должно быть. Один за другим мужчина дёргает выдвижные ящики, носки и нижнее бельё рассыпаются по полу. Из последнего ящика выпадает грязной комок. Брезгливо, двумя пальцами, Алексей берёт брюки и встряхивает. Безнадёжно испорчены. На коленях пятна, в одном месте дыра, края которой испачканы в крови. Так вот откуда эта ссадина!
Он долго, бездумно глядит в окно. Там солнечно. Солнце светит уже два дня, шоссе, как объевшаяся змея, запружено автомобилями - в это субботнее утро все подались за город. В стекло ткнулась пчела, побарахталась на карнизе (наверняка горячем) и улетела. На пустырях и газонах, в парках или на строительной площадке, можно ли в такую погоду найти хоть пядь мягкой, податливой земли?
Алексей Толмачёв был уверен, что можно.
3.
Всю грязную одежду он упаковал в полиэтиленовый пакет и вынес на помойку. Думал, заметили ли домашние какие-нибудь странности в его поведении, но в конце концов, решил судить по себе. Если бы у жены выросли рога, Алексей не обратил бы внимания, пока она не сшибла бы ими люстру.
Эти лица в земле... Толмачёва не покидает ощущение, что он где-то уже видел этого человека. Где-то, кроме своего воспалённого сознания.
Он должен прояснить этот вопрос. Увидеть его воочию, спросить: "Зачем ты меня мучаешь?".
Отменив на сегодня все встречи, Алексей курит и смотрит в окно, где к вечеру становится по-настоящему жарко. Пытается вспомнить. Но глаз зоркого ястреба, как оказалось, не шибко дружит с нейронами и прочими хитрыми клетками серого вещества. Он давно подозревал, что маниакальная привязанность к чужим визиткам и бэйджикам на крупных мероприятиях, а также фотографиям на каждый номер в телефоне имеет под собой более крепкую основу, чем простая педантичность. Как выглядел дёрганый парень, с которым он общался позавчера на джазовом фестивале? А вот, например, надбровные дуги, которые Алексей так точно вычерчивал ногтем, похожи на оные у одного актёра, которого они с женой наблюдали не так давно по телеку. Но тоже мимо: этот актёр - Джордж Клуни. Какое, скажите, отношение может иметь старина Джордж к этому помешательству?
Нет, нет, нет... всё не то.
Лед Зеппелин закончили свою одиссею по лестнице прямиком в рай, голос диктора монотонно излагал прогноз погоды. Постепенно смысл фраз начал доходить до Алексея, заполнил его целиком, вызвав приступ паники.
Тёплая погода, - диктор заливался соловьём - Наконец-то будет повод выбраться за город. Только будьте осторожны, разжигая костры. Вместе с южным тёплым фронтом к нам придёт и засуха.
Засуха...
Если сейчас можно найти холодную, влажную, податливую землю, то кто знает что будет завтра?
Додумывал эту мысль он уже влезая в кроссовки для бега.
- Может, расскажешь, куда ты намылился? - спросила с кухни жена.
- Важная сделка, - сказал Алексей, запихивая шнурки в обувь. - На грани срыва, и всё такое.