— Слушай, Домбал, ты что, разбудил всю деревню?
— Нет. Они собрались на крестинах у начальника почты. И последняя новость: в Голчевицах гонят самогон.
— Оставь это местной милиции. Откуда узнал?
— Пил за здоровье новорожденного. Пришлось, — оправдывается Домбал.
— Ну бог тебя простит. Одним словом, все врут. Хорошо. Сейчас я допрошу девушку. А вы займитесь подземельем, тем, где находится могила Шимона Кольбатца. Возьмите ведро воды и молоток.
— Здешний ученый доктор очень удивился, когда узнал, что мы там нашли, гражданин капитан. Начал ругаться, почему, мол, ему не доложили, — говорит Лигенза. — Вы думаете, там что-либо замуровано?
— Ничего я не думаю. Просто хочу удостовериться. Пришлите мне девушку. Ты, Лигенза, проверь посты. И чтоб никто не выходил из своих комнат. Особенно Бакула. Слишком многому удивляется.
Доктор Куницки задерживается в дверях.
— Коллега, я хотел бы вам напомнить, что девочка беременна.
— Хорошо. Знаю. Не забуду.
3
Взгляд темных глаз Труды Фрич нервно блуждает по комнате. Она явно не хочет замечать моего любезного жеста, приглашающего ее в кресло. Неподвижно стоит в дверях. Она без пальто, в простеньком платьице — такие производят специально для деревни городские швейные фабрики. Одежда уже не может скрыть деформированной беременностью фигуры. Девушка словно сжимается под моим взглядом. Руки держит перед собой как щит.
— Не надо бояться, панна Фрич. Я хотел бы вас поблагодарить за то, что вы помогли при перевязке.
— Ваш доктор велел мне принести горячей воды. — Она явно дает мне понять, что не сама предложила помощь. Ей просто велели. Складывает руки на животе, но тут же убирает их за спину. Не хочет, чтоб я видел то, о чем уже наверняка говорит вся деревня. Садится только тогда, когда я осторожно беру ее за руку и подвожу к креслу. Кофе берет охотно. У нее красивые губы и бледное лицо. Я гашу люстру.
— Извините, пан капитан. Я очень устала. Может быть, завтра? Завтра я вам все скажу.
— Хорошо, панна Фрич. Только вы на меня не сердитесь. Я тоже очень устал.
— Вам больно?
— Нет.
— Рана неглубокая. Я сама видела.
— Вам не следовало бы смотреть на такие вещи, панна Фрич.
— Отец говорит, что я выносливая.
— Идите, пожалуй. Выспитесь как следует, а утром мы поговорим.
— Я все равно не усну. Сегодня и так никто не спит. Вы знаете, кто вас ударил?
— Знаю, панна Фрич.
— Только не я.
— Разумеется. Вы же очень хрупкая. А тот тип наверняка сильный человек. Вы, вероятно, не смогли бы поднять даже вот эту трость.
— Неправда. Смогла бы…
— Панна Фрич!..
— Вот… Видите?
— Панна Фрич… — я вырываю у нее из рук старинную трость Кольбатцев, но в это мгновение происходит нечто невероятное. Из нижнего конца трости с сухим треском выскакивает граненое острие длиной с мужскую ладонь.
Труда Фрич смотрит на него с неподдельным изумлением. Она осторожно прикасается кончиком пальца к стальному лезвию, словно пробуя, острое оно или нет.
— Вы мне это хотели показать, панна Фрич?
— Нет. Я сама не знала.
— Как вы это сделали?
— Просто нажала на клюв и…
Ручка трости Кольбатцев сделана в виде головы грифа. Я нажимаю на клюв чудовища, и граненое острие уходит внутрь. Повторяю эту операцию дважды. Каждый раз раздается сухой треск. Механизм скрытого в трости оружия действует безотказно. Руки Труды Фрич то и дело конвульсивно вздрагивают.
— Панна Фрич, ведь вы же убили Арнима фон Кольбатца не этой тростью? Правда?
— Да. Не тростью.
— А чем,панна Фрич?
Пауза. Молчание длится долго.
— Ну? Так чем? Хорошо, не будем говорить на эту тему. Сейчас вы пойдете спать, а утром, после завтрака, мы с вами спокойно обо всем побеседуем. Доброй ночи!
— Не пойду спать. Хочу разговаривать.
— Прекрасно! В таком случае будем беседовать о вашем техникуме. Много у вас подруг? Вам нравится там учиться?
— Зачем вы меня обманываете? Вам совсем не хочется говорить о техникуме. Вам надо узнать, кто убил этого немца. Все время выспрашиваете о немце. Все время шарите по комнатам, как голодные коты. Ненавижу всех вас! Ненавижу техникум! Ненавижу вас! Очень жаль, что вам голову совсем не разбили!..
Я силой поднимаю ее с кресла. Тело напряглось, лицо у нее злое, руки мечутся.
— Не хочу! Слышите? Не хочу! — Она стучит кулаками по спинке кресла так, что пыль летит столбом. Захлебывается кашлем.
В дверях появляется доктор Куницки.
— Я напишу на вас заявление начальству! Категорически запрещаю допрашивать свидетеля подобным образом! Свидетель ожидает ребенка!.. — кричит врач.
— Нет! Нет! — Девушка бежит в дальний угол комнаты и начинает стучать кулаками по стене. Явный приступ истерии.
Я не особенно представляю, что нужно делать в подобных случаях. Бросаю Куницкому умоляющий взгляд, но он делает вид, что не замечает. Пытается увести девушку, она вырывается из его рук и кричит на всю комнату:
— Я застрелила его! Он шел по коридору, а я выстрелила сзади… Револьвер выбросила в море. И куртку хотела выбросить!
Куницки ошалело смотрит то на меня, то на нее.
— Панна Фрич, вы мне покажете, куда ему попала ваша пуля?
— Гражданин капитан! — В голосе врача звучит угроза.
— Помолчите минутку, доктор, так лучше будет. Панна Фрич, прошу!
Я широко распахиваю дверь. Стол, на котором лежит обнаженный труп Арнима фон Кольбатца, ярко освещен.
— Прошу, панна Фрич. — Я подталкиваю девушку к дверям.
Труда Фрич послушно идет. Кажется, она вдруг впала в каталептическое состояние. Я не хочу пускать ее дальше порога ни на шаг. Но она идет смело, переступает порог, потом сразу останавливается. В лице — ни кровинки, и лишь ритмично вздрагивающие ноздри свидетельствуют о том, что она в сознании.
— Панна Фрич, вы хотели сказать, что Арнима фон Кольбатца убил доктор Бакула?
Легкое движение красивых губ, еле слышный шепот:
— Нет. Это я.
Доктор Куницки едва успевает подхватить девушку на руки, бросает в мою сторону грубое ругательство и выносит ее из комнаты.
Я вытираю лоб. У меня уже нет сил подойти к креслу у камина. Опираюсь о закрытую дверь. И стою в этой позе до тех пор, пока комнату не заливает свет автомобильных фар, ворвавшийся в окно.
Еще одна ложь? Еще одна?
4
Приехал незнакомый ефрейтор с физиономией простого деревенского парня. Докладывает так, словно отдает рапорт на ежегодном торжестве в честь дня милиции. Щелкает каблуками, правая рука вытянута к барашковой шапке. Он ужасно чопорный и официальный, видно, боится невзначай усмехнуться.
— …рейтор милиции… Голчевиц… согласно распоряжению… Будут звонить из Франкфурта какому-то Колбацкому!..
— Что-о-о? — Я срываюсь с места, а ефрейтор снова окаменел в полной неподвижности. Замечаю, что шинель у него в грязи, из шапки выдран клок меха. — Повторите еще раз.
Повторяет. Пан поручик из Варшавы приказал, что, если будут спрашивать по телефону кого-нибудь из замка, немедленно уведомить. Поэтому он и докладывает, что в три сорок пять позвонят из Франкфурта. Он обязан сообщить об этом шефу следственной группы,
— Я шеф группы.
Ефрейтор кладет руку на автомат.
— Кого вызывают к телефону?
— Какого-то Колбацкого. Я не понимаю по-немецки.