Выбрать главу

— Слушай, Домбал, ты что, разбудил всю деревню?

— Нет. Они собрались на крестинах у начальника почты. И последняя новость: в Голчевицах гонят самогон.

— Оставь это местной милиции. Откуда узнал?

— Пил за здоровье новорожденного. Пришлось, — оправдывается Домбал.

— Ну бог тебя простит. Одним словом, все врут. Хорошо. Сейчас я допрошу девушку. А вы займитесь подземельем, тем, где находится могила Шимона Кольбатца. Возьмите ведро воды и молоток.

— Здешний ученый доктор очень удивился, когда узнал, что мы там нашли, гражданин капитан. Начал ругаться, почему, мол, ему не доложили, — говорит Лигенза. — Вы думаете, там что-либо замуровано?

— Ничего я не думаю. Просто хочу удостовериться. Пришлите мне девушку. Ты, Лигенза, проверь посты. И чтоб никто не выходил из своих комнат. Особенно Бакула. Слишком многому удивляется.

Доктор Куницки задерживается в дверях.

— Коллега, я хотел бы вам напомнить, что девочка беременна.

— Хорошо. Знаю. Не забуду.

3

Взгляд темных глаз Труды Фрич нервно блуждает по комнате. Она явно не хочет замечать моего любезного жеста, приглашающего ее в кресло. Неподвижно стоит в дверях. Она без пальто, в простеньком платьице — такие производят специально для деревни городские швейные фабрики. Одежда уже не может скрыть деформированной беременностью фигуры. Девушка словно сжимается под моим взглядом. Руки держит перед собой как щит.

— Не надо бояться, панна Фрич. Я хотел бы вас поблагодарить за то, что вы помогли при перевязке.

— Ваш доктор велел мне принести горячей воды. — Она явно дает мне понять, что не сама предложила помощь. Ей просто велели. Складывает руки на животе, но тут же убирает их за спину. Не хочет, чтоб я видел то, о чем уже наверняка говорит вся деревня. Садится только тогда, когда я осторожно беру ее за руку и подвожу к креслу. Кофе берет охотно. У нее красивые губы и бледное лицо. Я гашу люстру.

— Извините, пан капитан. Я очень устала. Может быть, завтра? Завтра я вам все скажу.

— Хорошо, панна Фрич. Только вы на меня не сердитесь. Я тоже очень устал.

— Вам больно?

— Нет.

— Рана неглубокая. Я сама видела.

— Вам не следовало бы смотреть на такие вещи, панна Фрич.

— Отец говорит, что я выносливая.

— Идите, пожалуй. Выспитесь как следует, а утром мы поговорим.

— Я все равно не усну. Сегодня и так никто не спит. Вы знаете, кто вас ударил?

— Знаю, панна Фрич.

— Только не я.

— Разумеется. Вы же очень хрупкая. А тот тип наверняка сильный человек. Вы, вероятно, не смогли бы поднять даже вот эту трость.

— Неправда. Смогла бы…

— Панна Фрич!..

— Вот… Видите?

— Панна Фрич… — я вырываю у нее из рук старинную трость Кольбатцев, но в это мгновение происходит нечто невероятное. Из нижнего конца трости с сухим треском выскакивает граненое острие длиной с мужскую ладонь.

Труда Фрич смотрит на него с неподдельным изумлением. Она осторожно прикасается кончиком пальца к стальному лезвию, словно пробуя, острое оно или нет.

— Вы мне это хотели показать, панна Фрич?

— Нет. Я сама не знала.

— Как вы это сделали?

— Просто нажала на клюв и…

Ручка трости Кольбатцев сделана в виде головы грифа. Я нажимаю на клюв чудовища, и граненое острие уходит внутрь. Повторяю эту операцию дважды. Каждый раз раздается сухой треск. Механизм скрытого в трости оружия действует безотказно. Руки Труды Фрич то и дело конвульсивно вздрагивают.

— Панна Фрич, ведь вы же убили Арнима фон Кольбатца не этой тростью? Правда?

— Да. Не тростью.

— А чем,панна Фрич?

Пауза. Молчание длится долго.

— Ну? Так чем? Хорошо, не будем говорить на эту тему. Сейчас вы пойдете спать, а утром, после завтрака, мы с вами спокойно обо всем побеседуем. Доброй ночи!

— Не пойду спать. Хочу разговаривать.

— Прекрасно! В таком случае будем беседовать о вашем техникуме. Много у вас подруг? Вам нравится там учиться?

— Зачем вы меня обманываете? Вам совсем не хочется говорить о техникуме. Вам надо узнать, кто убил этого немца. Все время выспрашиваете о немце. Все время шарите по комнатам, как голодные коты. Ненавижу всех вас! Ненавижу техникум! Ненавижу вас! Очень жаль, что вам голову совсем не разбили!..

Я силой поднимаю ее с кресла. Тело напряглось, лицо у нее злое, руки мечутся.

— Не хочу! Слышите? Не хочу! — Она стучит кулаками по спинке кресла так, что пыль летит столбом. Захлебывается кашлем.

В дверях появляется доктор Куницки.

— Я напишу на вас заявление начальству! Категорически запрещаю допрашивать свидетеля подобным образом! Свидетель ожидает ребенка!.. — кричит врач.

— Нет! Нет! — Девушка бежит в дальний угол комнаты и начинает стучать кулаками по стене. Явный приступ истерии.

Я не особенно представляю, что нужно делать в подобных случаях. Бросаю Куницкому умоляющий взгляд, но он делает вид, что не замечает. Пытается увести девушку, она вырывается из его рук и кричит на всю комнату:

— Я застрелила его! Он шел по коридору, а я выстрелила сзади… Револьвер выбросила в море. И куртку хотела выбросить!

Куницки ошалело смотрит то на меня, то на нее.

— Панна Фрич, вы мне покажете, куда ему попала ваша пуля?

— Гражданин капитан! — В голосе врача звучит угроза.

— Помолчите минутку, доктор, так лучше будет. Панна Фрич, прошу!

Я широко распахиваю дверь. Стол, на котором лежит обнаженный труп Арнима фон Кольбатца, ярко освещен.

— Прошу, панна Фрич. — Я подталкиваю девушку к дверям.

Труда Фрич послушно идет. Кажется, она вдруг впала в каталептическое состояние. Я не хочу пускать ее дальше порога ни на шаг. Но она идет смело, переступает порог, потом сразу останавливается. В лице — ни кровинки, и лишь ритмично вздрагивающие ноздри свидетельствуют о том, что она в сознании.

— Панна Фрич, вы хотели сказать, что Арнима фон Кольбатца убил доктор Бакула?

Легкое движение красивых губ, еле слышный шепот:

— Нет. Это я.

Доктор Куницки едва успевает подхватить девушку на руки, бросает в мою сторону грубое ругательство и выносит ее из комнаты.

Я вытираю лоб. У меня уже нет сил подойти к креслу у камина. Опираюсь о закрытую дверь. И стою в этой позе до тех пор, пока комнату не заливает свет автомобильных фар, ворвавшийся в окно.

Еще одна ложь? Еще одна?

4

Приехал незнакомый ефрейтор с физиономией простого деревенского парня. Докладывает так, словно отдает рапорт на ежегодном торжестве в честь дня милиции. Щелкает каблуками, правая рука вытянута к барашковой шапке. Он ужасно чопорный и официальный, видно, боится невзначай усмехнуться.

— …рейтор милиции… Голчевиц… согласно распоряжению… Будут звонить из Франкфурта какому-то Колбацкому!..

— Что-о-о? — Я срываюсь с места, а ефрейтор снова окаменел в полной неподвижности. Замечаю, что шинель у него в грязи, из шапки выдран клок меха. — Повторите еще раз.

Повторяет. Пан поручик из Варшавы приказал, что, если будут спрашивать по телефону кого-нибудь из замка, немедленно уведомить. Поэтому он и докладывает, что в три сорок пять позвонят из Франкфурта. Он обязан сообщить об этом шефу следственной группы,

— Я шеф группы.

Ефрейтор кладет руку на автомат.

— Кого вызывают к телефону?

— Какого-то Колбацкого. Я не понимаю по-немецки.