Отперев тугой от влажности замок калитки, нашла под ней одинокий, замятый, побуревший от дождей кленовый лист.
Нагнувшись, взяла его в руки.
Их история похожа на этот лист — всего-то пару месяцев назад окрашенная в красно-оранжевые тона, за какие-то считаные дни она превратилась в обычную грязь.
46
После манной каши, утреннего обхода и капельницы Варвара Сергеевна, взяв в руки чашку со скверным кофе, оставшуюся с завтрака, решилась на очередную вылазку в туалет.
Жаль, больница — не отель, здесь нет возможности повесить на дверь табличку «Не беспокоить».
Закрывшись в санузле, Варвара Сергеевна прибегла к проверенному лайфхаку — подоткнула дверь полотенцем и включила горячую воду.
Сигарета была последней. Надо бы раздобыть где-то денег, выловить ту няньку и попросить ее купить пачку приличных сигарет.
Затянувшись, Самоварова вдруг вспомнила, что на протяжении многих лет курила папиросы-самокрутки. Табак и папиросную бумагу она брала в хорошей табачке на Невском. У нее была специальная машинка для кручения папирос, а еще — зеленый дамский портсигар, подарок Ларки Калининой.
Вспомнив, она обрадовалась.
И тут же, то ли от переизбытка эмоций, то ли от дешевого табака, закашлялась.
Осторожно приоткрыв дверь, быстро выскочила из туалета.
Несмотря на некоторую слабость в теле, настроение у нее было приподнято-хулиганским.
В палате, успевшей пропитаться цветочно-пряным ароматом духов, ее ждал сюрприз.
У окна, лицом к нему, стояла женщина, похожая на майскую клумбу.
Высокая, чуть полноватая, приятно округлая в формах.
Красивого, русого оттенка длинные волосы были собраны на затылке большой золотисто-зеленой заколкой.
На плечах небрежно наброшенный белый халат, из-под которого виднелась трикотажная расклешенная юбка, щедро усыпанная цветочным рисунком.
На ногах у нее были кокетливые травянисто-зеленые сапожки на каблучках с кое-как напяленными на них уродливыми синими бахилами.
Услышав движение, женщина обернулась.
Слегка подкрашенное округлое лицо нельзя было назвать безупречно красивым.
Особенно по нынешним, навязывающим стандарт меркам: точеные скулы, пухлые до неприличия губы, ресницы-щетки, кукольный носик и густые, как у Брежнева, брови.
Но лицо ее было невероятно милым.
Так и хотелось потрогать эти пухловатые щечки, погладить высокий, выдававший упрямый характер лоб, до одури любоваться раскосыми «лисьими» глазами.
Это была ее дочь, Аня.
— Ма! — раскинув в стороны руки, Анька подскочила и заключила Самоварову в объятия. — Ну ты и устроила! Господи! Как же ты меня… как ты нас всех напугала!
— Здравствуй, милая моя, здравствуй! — Давя в себе слезы счастья, Варвара Сергеевна крепко прижимала к себе дочь. — Ты же вчера должна была прийти. А я спала после обеда… Ты приходила? Тебя не пустили?
— Валерий Павлович вчера сказал, что ты устала и лучше прийти сегодня.
Наконец Анька освободила ее от объятий и, отойдя на полшага назад, оценивающим взглядом окинула мать.
— Ты похудела сильно, — констатировала дочь и тут же, спохватившись, добавила: — Но тебе идет! Эдакий французский шарм!
— Не ерунди! — отмахнулась Самоварова. — Садись уже, — кивнула она на стул у больничной койки.
— А ты, ма, ложись.
— Да належалась я уже.
— Нет уж, ложись! — бросившись к разобранной постели, настаивала Анька.
Варвара Сергеевна с умилением наблюдала, как дочь взбивает подушку, как, откинув тощее казенное одеяло, тщательно разглаживает несвежую простыню.
Скинув тапки, Самоварова удобно устроилась на кровати: прижалась спиной к стене и сложила по-турецки ноги.
— Ну, рассказывай, что там у вас? Как Олежка?
— Ма, — снова заныла Анька, — мы все так за тебя испугались, просто ужас!
— Как видишь — жива. И я бы даже сказала, что здорова, если бы не слабость от бесконечных капельниц. Хотя, может, это эффект снотворного. Сама понимаешь, делать здесь нечего, только отсыпаться.
— То-то от тебя табачком тянет! — добродушно усмехнулась дочь. — Везде ты исхитришься накуриться.
Варвара Сергеевна лукаво отвела глаза.
— Как же я рада, что ты ожила! — ласково и радостно гладила ее своим лисьим взглядом Анька. — Расскажи, чем тебя лечат, что делают… — По тому, как дочь вдруг запнулась, а ее лицо приняло несвойственное ему «деловое» выражение, Самоварова поняла: она не знала, как продолжить разговор. По всей видимости, ее проинструктировали.