— Вы что-нибудь еще будете заказывать? — любезно обратилась официантка к Инфанте.
— Иди уже! — огрызнулась она.
— Короче, объект из «наших», ушла на пенсию в звании майора около двух лет назад. По состоянию здоровья. Но там была какая-то темная история. Похоже, тетка принципиальная, поперла, куда не следует, вот ее и спровадили. Служила под полковником Никитиным, с которым много лет водила нежную дружбу.
— А что сейчас с Никитиным?
— Тоже вышел на пенсию. У него частное сыскное бюро. Чел неплохой, серьезный, но осторожный, куда не надо, не лезет. Из тех, с кем всегда можно договориться.
Официантка поставила перед Петей коньяк и подошла к столику, где сидели любовники.
Пока мужчина рассчитывался наличными, женщина юркнула к выходу. От них так и разило желанием скорого секса.
— Петь, Никитин меня пока не особо колышет! Что по объекту?! — злилась Инфанта.
— Богиня, да ничего на нее нет… Сидит баба дома, до недавнего времени жила у мужика, но там квартира на той неделе погорела. Теперь вернулась по месту прописки, живет с дочерью и ее хахалем. Из дома выходит раз в день, наведывается на погоревшую квартиру, там сейчас гастеры ремонт делают. Соседи дали показания, что, типа, квартиру психиатру подожгли. Но наши, ясный пень, дело уже закрыли, прямых улик нет.
— Что за психиатр?
— Мужик ее, — пожал плечами подполковник. — На него тоже ничего, недавно перешел в частную медицину. И на дочь, переводчицу, тоже ничего. И на мужика дочери, эмчеэсника — тоже.
— Плохо работаешь, Петя, — скривилась Инфанта. — Объект уже больше половины жизни прожил, в вашем ведомстве работал, семью имеет — и что, совсем ничего?!
— Да вот те крест, богиня! — Петя неловко и поспешно перекрестил себя, с трудом сложив толстые пальцы. — Не, если надо, мы этой грымзе жизнь подпортим! По наркоте, например… Дочка же с иностранцами якшается… Или кого-то из отсидевших по ее делам разыщем, — торопливо зашептал он.
— Фуфла не надо! — отрезала Инфанта, вставая. — За кофе заплати. А за психиатром этим пусть твои пиздодельные пинкертоны последят с недельку. И еще мне понадобится кое-какая личная инфа о семье Никитина. Сообщу позже.
Выйдя из кафе, она накинула на голову белоснежный кашемировый шарф — моросило.
Информация, поступившая от Пети, окончательно испортила настроение. До этой встречи она была уверена — ему удастся что-то нарыть на «объект», если не по сфабрикованным когда-то уголовным делам, то хотя бы по семье… по налогам…
Кидать подставу она не хотела.
Все должно быть по справедливости.
Придется, как привыкла, и дальше действовать самой.
Восстановить равновесие ей помогала живопись.
Купив входной билет, Инфанта прошла в здание музея.
От скверной погоды, отсутствия солнца, моросившего, но пробиравшего до костей дождя в теплом, ярко освещенном помещении слегка закружилась голова.
Судя по полученной информации, Петя не врал — он, похоже, прочесал все, что мог. А в последние дни после ее просьбы, озвученной в грузинском ресторане, когда был сбор ордена, он вообще приставил к «объекту» наружное наблюдение.
Впрочем, удивляться было нечему.
Насколько она знала, «объект» жил скромно и имел принципы.
Ей нравилось это слово — объект.
Оно обезличивало человека и примиряло давно задуманное с шевелившимися в ней сомнениями.
Поднявшись по лестнице, Инфанта окинула взглядом впечатляющий своей выдержанной роскошью зал.
Народу в будничный дневной час было немного: в основном студенты или неторопливые, интеллигентного вида пенсионеры.
Ей нужно было уцепиться взглядом за что-то такое, что могло дать не поверхностное впечатление, но полное погружение.
Инфанта была уверена: все зна́чимые, вошедшие в историю творцы, будь то писатели, композиторы или художники, имели психические отклонения. Стоило ли говорить о тех безродных, затертых, но так и не исчезнувших гениях, непризнанных при жизни, о тех, кто не признан до сих пор и не будет признан никогда?
Шизофрения, паранойя, обсессивно-компульсивное и тревожное расстройства — в безумии талантов можно блуждать бесконечно… Чужое безумие всегда затягивает. Путешествия по тоннелям чужих душ, не обычных людишек, как большинство клиентов, а особенных, назначенных публикой гениев или никому не известных учителей и подмастерьев, выглядывавших из-за их спин, давало ей необходимую перезагрузку.
Бродить в глубинах собственной души она не любила, рефлексия мешала ей действовать.
Виновные должны быть наказаны.