— Почему? Побегу, как завтрак уляжется.
Варвара Сергеевна поняла, что ради нее он нарушил свои правила — обычно Олег бегал до завтрака.
И этот, казалось бы, пустячок, и его эмпатия, и солнце, вдруг показавшееся за окошком, и радостный голос Марины Николаевны — все это вновь наполнило ее надеждой на лучшее.
Во благо своей семьи она должна держаться и не позволить какой-то больной на всю голову мрази выбить ее из колеи!
Но с полковником Никитиным ей все же следовало пообщаться.
К тому же они не виделись целую вечность.
15
Он жил в маленькой двухкомнатной квартире в панельном доме.
Переступив порог его жилища, Инфанта ощутила себя так, будто попала в иной мир.
Обычные предметы ей виделись необычными — каждый крючочек на стенах, каждая лампочка на потолке, цветастые, с жар-птицами обои в коридоре — все это несло в себе смысл.
Когда они прошли на кухню и он включил кофемашину, она уже знала — если не удерет прямо сейчас, потом уже ничего не поправишь…
Она научилась греться в пустоте одиночества, давно смирившись с ним.
Эту пустоту щедро подогревала сверхидея справедливого наказания за то, что она не знала, как может это быть, когда живешь по-другому. Ей не оставили выбора.
А он, как лихой поворот на знакомой до метра дороге, помешал ей, заставил вдруг в чем-то засомневаться…
Но он уже расстегнул верхнюю пуговицу ее пальто и, прильнув нетерпеливыми губами к ее рту, проник пальцами в ее, как ей казалось до вчерашнего дня, мертвое озеро.
…Мужчины у нее не было более трех лет, вчерашний инцидент с Жаруа не в счет.
С тех пор как разорвала интимные отношения с падким на красивые женские тела Юрием Александровичем, она поняла, что у нее нет ни малейшей потребности в сексе.
От этого грубого и глуповатого во всем, что не касалось бизнеса, человека она сумела взять главное — бескомпромиссность решений и умение создать видимость дружбы с нужными людьми.
Как-то Юрий, торопливо застегивая дорогие, тончайшей шерсти брюки, между делом сказал, что она не злая, как большинство баб, а жестокая.
В его устах это было похоже на комплимент: мол, мы с тобой из одной стаи.
Они, два хищника схожей масти, не любили друг друга, ни он, ни она не испытывали в этих отношениях ни малейшей потребности.
Ушла она с должности его личной помощницы потому, что не хотела и дальше пресмыкаться, не хотела зависеть от чужих обстоятельств…
Он посадил ее, обмякшую в его руках, на кухонный стол.
— Как тебя зовут? — едва слышно выдохнул ее рот.
— Даня.
— А поконкретней? — Она чувствовала себя ребенком, впервые летящим на карусели и, чтобы скрыть свой восторженный страх, несущим всякую чушь.
— Кузьмин Даниил Аркадьевич, — выдохнул он в ее подростковую грудь и, стащив с нее юбку, начал медленно, взявшись дрожащими от страсти пальцами за резинки, скатывать с ее ног чулки.
Когда он вошел в нее, вселенная на миг остановилась, дав ей возможность насладиться каскадом из миллиардов звезд, которые, рождаясь в ней, превращались в салют и засыпали всю маленькую, захламленную кухню.
Они пришли в себя уже на кровати в его комнате.
— Зайчик, ты бы сходила в душ, мама скоро вернется.
Она лежала на его мягком, с крупной, сочной родинкой у пупка животе, он ласково гладил ее по коротко стриженным волосам.
«Зайчик»…
Это пошлое словечко прозвучало в его устах как самое нужное на земле слово.
Зайчик маленький и беззащитный.
Ему всего-то и нужно — упасть в тепло человеческой ладони.
Под учащенный стук своего сердца она попыталась прислушаться к своему любовнику.
Теперь она его слышала!
Но совсем не так, как умела «слышать» других.
Мысли других людей будто кто-то печатал на невидимой машинке, они вылезали в пространство черными буквами на белых листах. Всего лишь буквы, оформленные в слова и образующие поток чужих мыслей.
Сейчас же она ощущала совсем другое.
Словно была с ним одним целым, и слово «зайчик», вырвавшееся из его теплой глубины, непостижимым образом зародившись сразу в них обоих, имело вкус и цвет, оно имело будущее!
На непослушных, все еще дрожащих с непривычки ногах Инфанта прошла в ванную.
Пахло его древесным одеколоном и еще чем-то сырым, застарелым.
Она приоткрыла контейнер для белья, стоявший под раковиной — он под завязку был полон грязной одежды.
Вместо презрительного гнева, который обычно вызывали в ней отрыжки человеческой жизнедеятельности, она вдруг почувствовала укол жалости, сменившийся мыслью о том, почему мама не может или не хочет постирать его вещи.