Она сунула руку под матрас — нож был на месте.
Вчера скотине крупно повезло, что она, ни на секунду не переставая думать о Дане, формально его простила.
Приказав сознанию не мучить себя, она решила, что пока оставит все как есть.
Жаруа был ей нужен. Кто-то должен содержать в чистоте дом, кто-то должен ей служить.
Несмотря ни на что, она была уверена, что пес отдаст за нее жизнь.
Раз ему пришелся по вкусу Достоевский, надо бы подсунуть ему «Преступление и наказание». Справедливость, как и все в этом мире, относительна.
Прощая одних, мы не в силах простить других.
Вопрос не в степени греха, а в необратимости нанесенного нам ущерба.
Собачье семя может убить в ней на раннем сроке Виолетта Семеновна, надо только быть повнимательней к циклу. А эта тварь…
От нее, как щупальца спрута, растекались и застывали по судьбе последствия: отсутствие хорошего образования, полуголодная жизнь, мерзкие рты и члены мужиков, подсасывающая пустота… Из-за нее она поперлась в похоронное бюро, из-за нее скрывается в доме с пустыми стенами, живет с немым бродягой, и, выходит, из-за нее он ее изнасиловал.
Даже сомнительная награда за одиночество — изматывающая способность «слышать» других — из-за нее.
С появлением в жизни Дани она поняла: не «слышать» других людей — вот истинный, дающий радость жизни дар.
Не слышать — значит обманываться, значит — надеяться.
24
Беседа с Маргаритой Ивановной помогла немного выдохнуть после пережитого у полковника, но с новой силой всколыхнула вопросы, на которые не было ответов.
Поднявшись на свой этаж, Варвара Сергеевна воспаленным взглядом сразу же выцепила белый конверт, засунутый одним краем под коврик.
Она наклонилась и взяла конверт.
На нем печатными, неровными буквами, будто писал ребенок или плохо владевший русским человек, шариковой ручкой было выведено:
«Сомоваровой Ворваре».
Она перевела взгляд наверх — вместо камеры, со вчерашнего дня аккуратно висевшей в углу над дверью, на нее издевательски глазел одинокий проводок.
И это почему-то почти не удивило… Только вот стало дико стыдно перед Олегом — будто это она своими собственными руками выдрала камеру.
Прежде чем вскрыть конверт, Варвара Сергеевна решила для собственной же безопасности пройти в квартиру и присесть. Из-за стресса, не отпускавшего ее последние дни и усилившегося после визита к полковнику, у нее не только возникла тахикардия (с ее-то, как говаривал доктор, пониженным давлением!), но даже появились мушки перед глазами.
Оперевшись о дверной косяк в коридоре, она с трудом стянула с ног ботинки.
«Хоть бы Анька пораньше пришла!» — промелькнуло в голове.
Борясь с тошнотой, добрела до кухни.
Содержимое конверта, как она чувствовала, не сулило ничего хорошего. Махнув рукой на домашние правила, она первым делом закурила.
Доктор бы сейчас ее прибил — в таком состоянии еще и курить!
Только где он, этот доктор?!
Так же как и полковник, поглощенный своими проблемами, он не желает ее слышать.
— Так вот он где! — вырвалось вслух у Самоваровой, и она разразилась громким нездоровым смехом.
На фото, что она извлекла из конверта, был запечатлен Валерий Павлович. Снимали со стороны улицы. Доктор сидел за столиком, напротив него — довольно молодая, не старше сорока, женщина.
Судя по тому, как эти двое склонились друг к другу, беседовали они о чем-то личном. На нечетком фото темноволосая женщина выглядела довольно миловидной. Что-то в ее облике показалось Варваре Сергеевне неуловимо знакомым. Она ее вряд ли знала, но совершенно точно где-то видела.
В правом нижнем углу снимка стояло время: двадцать один ноль три.
Пошарив по кухонным ящикам, Варвара Сергеевна нашла в одном из них лупу.
На Валере была легкая кожаная куртка, которую они купили в прошедшем августе в Риме.
«Сложная пациентка…» — вспомнила она причину, по которой доктор вчера допоздна задержался на работе.
— Класс! — отбросив фото на стол, подмигнула она сидевшей в дверном проеме красавице Капе. — Видишь, как все просто… Пока один защищает больную жену, другой спасает сложную пациентку…
На мобильный раздался звонок с неопределившегося номера.
Нажав на кнопку приема вызова, Варвара Сергеевна, прислушиваясь, молчала.
На том конце тоже молчали.
Так прошло несколько минут.
Когда Самоварова оторвала телефон от уха, оказалось, что неизвестный уже отключился. Коротких гудков она почему-то не услышала.
Рассеянно оглядев кухню, она полезла в аптечный ящик за глицином, но успокоительного в обычном месте — все один к одному! — не оказалось.