А насчет полковника… Для того чтобы объяснить Аньке, что именно произошло сегодня у него в кабинете, пришлось бы признаться дочери в постыдно звучащих на слух вещах.
Мораль несовершенна до безобразия.
Одни и те же события, являющиеся для кого-то драгоценными воспоминаниями, у других, как ни странно зачастую самых близких, способны вызвать только жгучее отторжение.
Для Аньки полковник был начальником ее матери, крепким профессионалом, имевшим вес и уважение в городе, надежным другом, всегда готовым прийти на помощь. И еще — устойчиво женатым человеком.
Разрушать этот надежный, как портрет вождя на стене, образ мать не имела права.
С Валерой было еще сложнее — он был «спасателем», сумевшим сделать Анькину немолодую, со сложным характером мать счастливой.
Ларка, единственная подруга, была далеко, да и чем она может помочь?..
Самоварова понимала, сколь нелепо звучали бы на слух для прошедшей плен прокурорши размытые, связанные с глубоко личным жалобы на преследовавший ее злой дух…
Валокордин, наспех накапанный дочерью, подействовал: голова стала пустой и тяжелой. Кувыркавшаяся в ней истерика никуда не исчезла, но словно прилегла на время подремать.
Было только четыре дня.
Спать не хотелось, но и оторвать тело от дивана казалось непосильным подвигом.
Варвара Сергеевна открыла свою страничку в соцсети в когда-то подаренном Валерой дорогом мобильном. Вспомнилось, как он за ней ухаживал, как, прибегнув к помощи сына, прислал с ним телефон в эту квартиру, когда она, влюбленная и уязвимая, глупейшим образом на него обиделась, мысленно нагородив бог знает что.
Так ясно, будто было вчера, вспомнилось, как они жили на его даче, как доктор готовил завтраки и боролся с ее курением. Как бродили, держась за руки, по Риму.
В одной из витрин роскошных магазинов рядом с Piazza di Spagna она увидела черно-белый шелковый платок. Надев очки, разглядела и цену. Ахнув, махнула рукой и, рассмеявшись, сказала доктору, что под такой платок нужен кабриолет.
На следующий день, после завтрака, засела в летнем кафе с ноутбуком, кофе и папиросами. Доктор прошел прогуляться.
Когда вернулся, в руке у него был пакет, а в нем тот самый дорогущий платок…
В горле завозился здоровенный мокрый ком.
— Ма, ну как ты? — осторожно приоткрыла дверь Анька. — Я там лазанью на ужин химичу. Нашла в морозилке готовое тесто и какой-то старый фарш. Ты попробуешь?
— Конечно! — через силу улыбнулась Самоварова. — Рецепт-то где взяла?
— Да ясно где, в инете. Мужик там и тесто сам делает, и фарш, но я, конечно, по упрощенке.
Варвара Сергеевна, не имея сил даже про себя иронизировать насчет кулинарных талантов дочери, послушно кивнула.
— Ну, подремли пока.
Анька прикрыла дверь.
Самоварова вернулась к просмотру страницы.
Она завела ее лет десять назад и использовала, когда в том возникала необходимость.
Назвала себя вымышленным именем — Василиса Соколова; никаких фотографий, из информации — только дата рождения.
Людское тщеславие частенько играет плохую службу — неукротимое желание увековечить себя нарядными фотками в Сети, похвастаться, поплакаться, пожаловаться и снова похвастаться — зачастую облегчало следователям работу.
Внимательно изучая странички причастных к тому или иному преступлению, было легко составить их психотип, вычленить круг контактов, изучить интересы, места обитания, иногда даже понять мотивы.
Особо умные и осторожные, само собой, здесь не светились.
Зато их ближний круг частенько давал подсказки.
В прошедшем августе в Риме расслабившаяся Варвара Сергеевна в один чудесный день вдруг символически закрыла страницу прошлой жизни — она расшифровалась, изменив в соцсети вымышленное имя на настоящее, и загрузила в профиль свое фото.
Этим она не ограничилась. Успокаивая себя тем, что давно отошла от дел и теперь имеет полное право быть как все, вывешивала на страничке фотки из Рима.
Вот она обнимается с доктором у фонтана Треви.
Этот снимок был сделан в их первый, воистину волшебный вечер в Риме случайно подвернувшимся под руку добродушным, под хмельком, соотечественником.
А это — у входа в Ватикан. На ней тот самый новенький черно-белый платок, темные очки и льняной, свободного кроя, купленный перед поездкой на отдых сарафан.
Ошеломляюще красивый вид с собора Петра, а еще — панакота и два бокала искрящегося на солнце «Проссеко».