— Ты плохо себя чувствуешь? — Переглянувшись с Анькой, доктор сгреб вилкой остатки недоеденной лазаньи в угол тарелки и искоса взглянул на Самоварову.
— Все нормально. Погода скачет, ты же знаешь, как я на это реагирую. Как дождик пошел — стало легче.
Анька, продолжая любоваться кольцом, застыла у чайника.
— Плохо ей было, Валерий Павлович. Камеру над нашей дверью кто-то уже успел вырвать, вот она и распсиховалась. Даже транквилизатор собиралась принять, — невинным голоском доложила она.
Доктор нахмурился:
— Да? Вот же хульганье! Но не стоит из-за любого идиота тут же кидаться на таблетки, — не слишком уверенно, но взволнованно заявил он.
— Вот и я ей о том же сказала! — радостно ябедничала дочь. — Мама, ты ведь его не пила?
Варвара Сергеевна, чувствуя себя полной дурой, молчала.
— Я маме чайку заварила, валокордина накапала. Она подремала — вроде и ожила!
Анька плеснула в заварочный чайник кипятку и накрыла его крышкой:
— Пускай заварится! — И тут же предательски упорхнула с кухни.
Как только она вышла, доктор встал и подошел к Самоваровой.
— Да черт с ней, с этой камерой… Надо бы участкового вызвать и написать заявление. Варюша, что с тобой происходит?
Она отвела глаза и сухо ответила:
— Тебе Анька только что обо всем доложила. Сейчас уже все нормально.
— Нет, ты изо всех сил пытаешься казаться нормальной, но я вижу, что это не так…
— И это говорит мне человек, который полтора года назад окончательно убедил меня в том, что я и без него про себя знала.
— Не понял… — нахмурился Валера. — Что ты имеешь в виду?
На докторе была новая, отличного качества рубашка, купленная в Риме. От него до неприличия разило роскошным, подаренным ею же в Риме одеколоном.
«Утром он брызгается только за ушами, после бритья… Это свежий запах…»
— Нет, что ты имеешь в виду! — На глаза Самоваровой, не спросясь, навернулись слезы. — Думаешь, я не замечаю, что в последнее время ты смотришь на меня как на вялотекущую шизофреничку?!
— Глупости, — стушевался Валера.
— Нет, не глупости! Ты именно так и смотришь! Если у тебя уже тогда были подозрения на предмет моей вменяемости, какого черта ты со мной связался?! Зачем врал, что я совершенно здорова?
Доктор, прерывая ее, нетерпеливо взмахнул рукой.
«Вот. Именно таким жестом уставшие от брака мужья прерывают своих надоедливых жен, давно вошедшие в привычку жалобы и истерики которых — их единственный способ привлечь к себе внимание».
— Не говори чушь… Ты здорова. Но я вижу: с тобой что-то происходит.
— До недавнего времени я готова была с тобой делиться. Но ты теперь все время на работе, а когда приходишь, все, о чем бы я ни сказала, воспринимаешь как чушь и блажь.
— Варь, я тебя не понимаю… Все дело в камере или ты опять завелась насчет Аньки?
— С Анькой как раз все в порядке! — буркнула Самоварова и издевательским тоном добавила: — Она решила не глотать вашу химию.
— Варь, ты себя слышишь? Какую «нашу»? Я, по ее настойчивой просьбе, устроил ей прием у своего приятеля, специализирующегося на поздних беременностях, не более того. Пусть сама решает. А ты не суйся, бога ради, в их с Олегом дела.
«Не суйся… Соваться — какой мерзкий, старушечий, с надтреснутым пенсне на подслеповатых глазах глагол!»
— А в твои? — Самоварова буравила доктора взглядом.
Он отвел глаза:
— Дела остаются на работе. А приходя в твой дом, мне хотелось бы хоть немного отдыхать… Что там, кстати, с ремонтом? Ты была сегодня в квартире?
— Нет необходимости мотаться туда каждый день, быстрее не будет. Если только самой взять в руки валик — чтобы твоя квартира как можно скорее была готова к проживанию.
— Не моя, а наша! — уловив ее злую иронию, не выдержал доктор. — По крайней мере, я так к этому отношусь!
— Наша квартира, в которую в любой момент может вернуться твой сын…
Выпалив это не подумав, Варвара Сергеевна стала противна самой себе. Но назад хода не было. Эмоции, особенно те, которые мы стараемся запрятать подальше, найдя выход, обладают способностью жить уже своей, плохо контролируемой разумом жизнью.
— Насколько мне известно, это не входит в его планы, — ледяным тоном ответил Валера.
— Меньше месяца назад и я не собиралась сюда возвращаться! — не унималась Самоварова.
Доктор чертыхнулся и, подойдя к шкафчику, висевшему над раковиной, с шумом достал из него чашку.
Плеснув в нее еще не настоявшийся чай, обиженно произнес: