— Не понял… — сконфузился Никитин.
— Валера прекрасно знает, кто ты.
— В смысле? — Полковник, как сказал бы Олежка, пытался косить под дурика.
— Когда мы познакомились, Валера спрашивал, почему я больше не вышла замуж… Уж прости, но своему личному психиатру я рассказала правду. Конечно, в общих чертах.
Помолчали. По напряженной позе полковника, по его приподнятым плечам и засунутым в карман плаща рукам Варвара Сергеевна (не без доли злорадства) поняла, что он испытывает неловкость.
— Варь, — наконец заговорил он, — я был не прав два раза. И в том, что так обошелся с тобой, и в том, что приперся сюда без звонка, — выдавливал из себя Никитин.
Решив дать ему возможность высказаться, она угрюмо молчала.
«Мужчины, подобно кобелям, метят свою территорию. Пусть близость с женщиной давно осталась в прошлом, в их подсознании захваченная некогда территория может принадлежать только им».
— Но ты даже не дала мне сегодня слова вставить! — пытался, нападая, оправдаться полковник.
— Отчего же? Ты мне все высказал.
— Перестань! — отмахнулся он. — Мы оба были на эмоциях. Когда немного осело, я… В общем, я уверен, ты не смогла бы так поступить со мной! — выдохнул он.
— Не смогла бы.
— Тогда кто? А главное — зачем?! — негодовал Никитин.
— Я и пыталась до тебя донести эту мысль. Если бы знала, кто и зачем мне гадит…
— Расскажи-ка еще раз по порядку. — Полковник нетерпеливо пошарил по карманам. — Дай папироску, свои в машине забыл.
Варвара Сергеевна протянула ему портсигар. Близость полковника успокаивала ее на подсознательном уровне. Так было всегда. В первые годы службы в его отделе она, молодая и неопытная, ведя очередное расследование, прибегала к нему с горящими глазами, вываливала факты, ссылаясь на интуицию и догадки. Сережа неизменно ее «заземлял», заставляя быть краткой и последовательной.
Выключив эмоции, она еще раз, начав с пожара, пересказала Никитину события последних недель.
Умолчала лишь о конверте с фотографиями доктора. Женское самолюбие не позволяло ей выставлять перед полковником свою жизнь с доктором в таком свете.
— Варь, — внимательно ее выслушав, заговорил полковник, — из всей этой чертовщины мне ясно одно: когда-то ты была откровенна с человеком, на кой-то хер отправившим моей жене письмо. Я понимаю, тема неприятная, но… Ты можешь вспомнить тех, с кем когда-либо о нас делилась?
— Сереж, ты, как никто другой, знаешь, я — тяжелый интроверт.
Сжимая-разжимая кулаки в карманах куртки, она напряженно раздумывала, имеет ли смысл говорить следующую фразу.
— Единственным человеком, которому я иногда проговаривалась, была моя соседка Ольга. Но уже больше тридцати лет ее нет в живых! — ощущая себя полнейшей дурой, раздраженно выпалила она.
— Господи… — скривил лицо полковник. — Эта что, та жуткая история?
— Именно.
Полковник, пытаясь восстановить в памяти события, глубоко затягивался.
— А эта… жива? Ваша вездесущая домушница? Помнится, ты все боялась, что она застукает, когда я тебя подвозил.
— А то ты не помнишь, в какие мы жили времена! Это сейчас всем пофиг, муж жену убивает, а соседи только телик погромче делают. Маргарита здесь ни при чем, как ты понимаешь, с ней я не делилась…
Пристально глядя на Никитина, Варвара Сергеевна вновь принялась мусолить свою неверную память.
— Нет… не делилась… — повторила она. — Ни на службе, ни мать с отцом, ни бывший муж — никто не знал подробностей! — выдавливала она из себя. — А Ольга Рыбченко до поры до времени казалась мне совершенно нормальной. В то время наши обстоятельства были схожи: две одинокие, молодые, работающие женщины с маленькими детьми на руках. Мы вместе гуляли во дворе, подменяли друг друга, я часто просила ее забрать Аньку из садика… Сереж, я тоже живой человек… иногда мне надо было кому-то выговориться… Но Ольга знала только сам факт — что у меня роман с женатым мужчиной. Она даже имени твоего не знала!
— А Ларка Калинина? Она же твоя единственная подруга.
— Она появилась в моей жизни значительно позже.
— Но она знает? — В его голосе как будто промелькнула надежда.
Варвара Сергеевна не смогла сдержать улыбку:
— Нет. Догадывается. Может, это и заденет твое самолюбие, но к тому моменту, как я сблизилась с Ларкой, хоть мы с тобой и продолжали грешить, у меня уже перегорело.