— Это как? — нахохлился Никитин.
«Хорошо, что темно… Я плохо выгляжу, да и морщин, наверное, за последнее время прибавилось… Если глядеть на него чуть искоса, слегка повернув голову влево, лицо смотрится более выигрышно».
— Да вот так. Смирилась со своей ролью и перестала строить иллюзии. Кстати, это было как раз тем летом, когда ты не приехал в Адлер и когда повесилась Ольга. Я тогда решила с тобой порвать, да не смогла. А надо было, — из бабьей вредности добавила она.
Никитин пошарил по карманам плаща и вытащил какой-то смятый чек и замусоленный кубик жвачки.
— Никто тебя насильно не держал! — В его помолодевшем голосе сквозила обида.
Помолчали, явно вспоминая одни и те же события, но видя их с противоположных берегов.
— Дома-то что у тебя? — после паузы осторожно спросила Самоварова.
— Кромешный ад. Ритка плачет все время.
— Сейчас эта беда во многих случаях излечивается, — с наигранной уверенностью заявила Варвара Сергеевна.
— О чем я ей постоянно и талдычу! Но теперь она кричит, что это я во всем виноват. Она не знала, что это ты, но всегда чувствовала: у меня кто-то есть.
— Можно подумать, за годы брака у тебя была только я! — не сдержалась Самоварова и пихнула его в бок.
— Давай-ка по существу! — слегка отодвинулся от нее полковник. — Лучше сосредоточься и еще раз подумай: кто мог знать?
— Повторюсь: кроме покойной, никто. Единственное… я сны стала видеть…
Никитин раздраженно перебил:
— Про покойников и вещие сны не со мной!
— Да ну тебя в жопу! — беззлобно и устало сказала Самоварова.
— Скоро пойду. Мерзавец или мерзавка явно метят в тебя — моя жена могла давно уже быть со мной в разводе, могла, не прочитав, удалить письмо. Электронный адрес, с которого оно пришло, я отдал в разработку. Могу наружку к твоему подъезду приставить и повесить над дверью камеру.
— Это уже сделал Олег, мой будущий зять.
Не желая казаться старой и всем вокруг чем-то обязанной невезучей дурой, она, вопреки здравому смыслу, умолчала о том, что камеру разбили.
«С установкой новой разберусь сама!»
— Он что, мент?
— Эмчеэсник.
— Пф! — оскалился полковник. — С каких это пор они сильны в наружке?
— Сереж, занимайся-ка лучше женой… — Варвара Сергеевна, придвинувшись к нему вплотную, взяла его за руку. — Побереги людей и деньги. Уж проследить, кто тащит в подъезд средь бела дня тяжелые мешки, смогут и эмчеэсники. Лучше расскажи, ты что, действительно готов был поговорить с моей дочерью?
Никитин замялся:
— Ну, по ситуации…
— И о чем бы ты с ней говорил?
— О тебе. О том, как ты живешь.
Пару лет назад, на почве срыва Самоваровой, эти двое — Анька и полковник — сблизились.
— Ясно! — отдернув руку, зло хохотнула Самоварова. — Обстановку хотел прощупать. Значит, тоже думаешь, что я ку-ку.
— И кто так тоже думает? Твой психиатр? — с открытой неприязнью спросил полковник.
Варвара Сергеевна отвернулась. Рядом с лавочкой рос древний дуб. Она его помнила, сколько помнила себя. Отчаянно захотелось прижаться к нему, словно к отцу, обнять его шершавый массивный ствол и как следует выплакаться.
— Стыдно мне стало, что сегодня погорячился, — что-то почувствовав, тихо признался Никитин. — Вот и пришла в голову мысль выяснить у твоей дочери, что у тебя в жизни происходит.
— Ясно.
— Варь, ну что тебе ясно? Я уже пятую ночь не сплю! Живу, как в мудовом сне… Ритка то завещание диктует, то про сглаз кричит, то яблони на даче рассадить требует.
Варвара Сергеевна не могла не отметить, что сегодня он постоянно называл жену по имени.
И это вызвало у нее смешанное чувство облегчения и вдруг образовавшейся пустоты — как после удаления чего-то давно ненужного, но привычного, вросшего почти намертво, — в том месте души, где лежала ее долгая история любви к полковнику.
У подъезда, борзо скрипя шинами, припарковался темный и грязный недорогой седан.
Открылись все четыре дверцы, и во двор вывалилась нервная музыка, а следом — компания пятерых молодых парней.
Один из них, тот, что был за рулем, тощий парень в черном капюшоне, двинулся было во дворик, но, заметив сидящих на лавочке, тормознул.
— Облом! — громко сказал он товарищам.
Подхватив волну негатива, идущую от ребят, Самоварова поглядела на Никитина.
Он поежился и бросил взгляд на наручные часы.
Полковник прекрасно владел рукопашным боем, но давно уже был не в том возрасте и статусе, чтобы опускаться до бессмысленных дворовых разборок.