— Да я… — снова начал Марков.
— Наряд вне очереди за пререкание с командиром! — закричал Чайковский.
Солдат был ошарашен. Такого с командиром взвода никогда еще не случалось. Чтобы лейтенант накричал! Да еще несправедливо наказал!
В это время в оружейную вбежал командир отделения:
— Товарищ гвардии лейтенант, разрешите обратиться! — И, дождавшись кивка, озабоченно продолжал: — Товарищ гвардии лейтенант, автомат рядового Маркова неисправен, газовая камера барахлит. Разрешите сдать в оружейную мастерскую. Я его вечор отставил в сторонку и…
— Извините, гвардии рядовой Марков, взыскание отменяю! — резко сказал Чайковский и вышел из оружейной, оставив своих десантников с раскрытыми ртами.
Случай этот окончательно вывел Чайковского из равновесия. Поэтому, наверное, все и произошло.
…Зоя покинула самолет, и оранжевый купол ее спортивного парашюта уже вспыхнул за хвостом Ан-2.
Теперь прыгал Илья. Но мысли его были не о прыжке. Он думал о Зое, о ее признании, о майоре Суслове, об их дружной троице, которая развалилась, о Руте, об этом злосчастном инциденте с ни в чем не повинным солдатом…
Он потерял собранность, чувство времени, летел, распластав руки и ноги. И вдруг всем телом, всеми чувствами, мгновенно обострившимися, понял, что-то не так. Но было поздно.
Стабилизатор парашюта зацепился за ногу, сработал прибор, вышедший из ранца, главный парашют образовал дугу, не раскрылся. Чайковский мгновенно дернул кольцо запасного, но запасной, выскочивший с шелестом из своей маленькой сумки, распрямился, напрягся и, обмотавшись вокруг основного, тоже не раскрылся… Свист воздуха проник под шлем. Он был страшен, он нарастал… Все вертелось окрест в пестром бешеном хороводе…
Чайковский даже не успел попять, что гибнет. Внезапно что-то прошелестело, обволокло его, потом с силой дернуло, а его стремительное падение превратилось в быстрый, но плавный спуск.
Только тогда он начал приходить в себя. Он видел напряженное, побледневшее лицо Зои, видел ее сильные руки, державшие его беспомощный парашют, синее небо за ее спиной, быстро приближающуюся землю…
Они приземлились благополучно, даже удержались на ногах. К ним бежали люди, медленно опадал блестящий купол запасного парашюта, который Зоя раскрыла, когда Чайковский врезался в ее основной, раскрыла, успела схватить парашют Чайковского. И спасти ему жизнь.
Они продолжали стоять, крепко обнявшись, глядя в глаза друг другу, ничего не замечая вокруг.
Наконец Зоя сбросила шлем, волосы рассыпались по плечам, она положила голову ему на грудь, не выпускала из рук.
— Я тебя теперь никогда не отпущу, Илья, — прошептала она. — Господи, до чего я испугалась…
Он не успел ответить. Их окружили, жали руки, поздравляли Зою, смеялись, начали качать.
Подлетела санитарная машина, и их насильно затолкали в нее. Пока машина мчала их в город, Илья держал ее руки. Молчал.
— Это я тебя никогда не отпущу, — сказал он наконец, словно продолжая разговор. — Пора кончать эту комедию. Мы с тобой любим друг друга, и ты будешь моей женой! — закончил он решительно.
— Когда? — спросила она.
— Сегодня, — ответил он.
Они остановили машину и как были в комбинезонах пошли к нему домой. Зоя осталась у него. Наутро они подали заявление в загс и через две недели сыграли свадьбу в военторговской столовой: у него тогда было не генеральское денежное содержание. Лейтенантское.
На свадьбе было много народу, в том числе командир полка. Не было только Руты. Не попрощавшись ни с ним, ни с Зоей, она внезапно уехала в отпуск к маме «по семейным обстоятельствам», как было сказано в приказе. Но телеграмму прислала. В ней было всего три слова: «Поздравляю. Желаю счастья».
Через год Чайковскому присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром роты в другую часть, в другом, далеком городе.
Так начался их с Зоей долгий путь по военным городкам и гарнизонам.
Военные городки!
Кто из нас, носивших погоды, не помнит о них? И солдаты, проведшие там только два года, и офицеры, и генералы.
Жилые дома офицеров, кирпичные кубы казарм, высокая труба банно-прачечного комплекса, водонапорная башня. Аккуратные аллейки, огороженные штакетником; не всегда искусные изображения солдат, ракет, самолетов на фанерных транспарантах. Клуб из белого кирпича с мозаичным панно, спортивные площадки, гаражи…
Все одинаковые и все разные. С вековыми дубами, могучими соснами, чахлыми кустарниками. Обвеваемые солеными морскими ветрами, знойными суховеями песчаных пустынь, обжигающей снежной метелью…