— Все в порядке, товарищ генерал-майор?
— Все в порядке, Рогов, жалоб нет, — весело отвечает комдив.
Подбегают люди Рогова, они кольцом окружают генерала, настороженно вглядываются в темноту.
Вспышки реактивных тормозных систем то и дело озаряют местность. Слышно короткое шипение, глухой звук приземляющихся платформ, негромкие голоса солдат, рев заводимых моторов. Не проходит и нескольких минут, и к комдиву подкатывает КШМ — командно-штабная машина. Со свистом, словно два хлыста, взлетают штыри антенн. Радист Лужкин занимает место у радиостанции, по-хозяйски оглядывается.
Комдив начинает работу. Тем временем саперы готовят ему командный пункт.
Прибывает начальник штаба, и он, и начальник политотдела полковник Логинов коротко докладывают о благополучном приземлении. Потом Логинов уносится на своей машине в другой полк, где, по его мнению, он сейчас нужнее всего.
Генерал Чайковский стоит в небольшом овражке, над которым нависли густые ели. Из открытой двери КШМ слышен ровный голос сержанта Лужкина: «„Динамо-26“, я — „Арена-25“, я — „Арена-25“. Как слышите?» В ответ несется неясное бормотание. «Порядок, — сам себе шепчет Лужкин и продолжает свою бесконечную литанию — „Динамо-27“, я — „Арена-25“. Как слышите? „Динамо-28“, я — „Арена-25“, я — „Арена-25“. Как слышите?»
Судя по ответам, Лужкин удовлетворен. Он докладывает: «Товарищ генерал-майор, связь со всеми установлена».
Комдив молча кивает головой.
Однако через некоторое время Лужкин начинает нервничать, он возится с переключателями режима, настройки, с ручками установки частоты, что-то ворчит, снова высовывается.
— Товарищ генерал-майор, разрешите повыше подняться. Худо тут, в низинке, слыхать. Мы вам телефончик оставим.
Машина карабкается вверх по склону, связисты тянут к командиру дивизии провод.
Установлена главная антенна, ее металлический стержень тускло поблескивает в темноте, а растяжки скрылись меж ветвей.
— Порядок. Всех слышу. Будто рядом сидят, — удовлетворенно сообщает через несколько минут Лужкин.
Сержант Ваня Лужкин обычно выглядит каким-то сонным, даже неуклюже медлительным, что для десантника просто несолидно. Он иной раз опаздывает в строй, любит поесть, а в свободное время, закрыв глаза, играет не очень искусно жалобные мелодии на баяне. И из-под прикрытых век скатывается тогда по пухлой Ваниной щеке слеза.
Вначале все это раздражало комдива. Он любил солдат мужественной внешности, энергичных, быстрых, даже шумных. А этот какой-то…
— Попробуйте в деле, — посоветовал полковник Воронцов, начальник штаба.
Генерал попробовал. Он был поражен. Сонный и медлительный, Ваня Лужкин в командно-штабной машине преображался неузнаваемо. Он становился быстрым, точным, работал с ключом, «как Рихтер за роялем», по выражению одного штабного офицера. Он слышал голоса своих радистов сквозь все помехи, а сам создавал помехи, неотразимые для «противника».
Но вот кончалась работа. Лужкин вылезал из машины и снова превращался в сонного, неторопливого парня.
«Эх, если бы обо всех можно было судить по внешнему виду, стилю разговора, выражению лица, походке, черт-те знает еще по чему, лежащему на поверхности, — не раз думал Чайковский. — Ан нет! Копать надо, глубоко копать. Пока докопаешься до самого нутра. До души, до характера, до мечты, до затаенной горести солдата. Пока подыщешь ключ…»
Зазвучали сигналы кода.
— «Арена-25», я — «Динамо-26», — докладывает капитан Ясенев. — Приземлился в полном составе. Приступаю к выполнению задания. Встречаю слабое сопротивление «противника».
— «Арена-25», я — «Динамо-28», — докладывает майор Зубков, — приземлился в полном составе, связь со всеми подразделениями установлена. Приступил к выполнению задания.
А «Динамо-27», подполковник Круглов, молчит.
Докладывают другие командиры. Командир группы военно-транспортной авиации сообщает, что выброска завершена, желает успеха и прощается.
Где-то там, в высоком, начинающем светлеть небе, воздушная армада повернула обратно к своим аэродромам.
— Найдите мне Круглова, почему не докладывает Круглов, — требует комдив.
И сержант Лужкин с удвоенной энергией начинает колдовать над своими переключателями, требовательно повторяет: «„Динамо-27“ отвечайте! Я — „Арена-25“, я — „Арена-25“. „Динамо-27“, почему не отвечаете?»
Но «Динамо-27» молчит…
Молчит, потому что у подполковника Круглова нет полной ясности в обстановке, и он не решается докладывать комдиву.