– Был там, видел своими глазами, спасибо. Что-нибудь понимаете в скульптуре?
– Не очень.
– Я тоже. Заказ примите на двоих. Привет, дорогая. Хорошо поплескалась?
– Чудесно!
Пройдя через всю комнату к низкому креслу, Джедс-Джед устроилась в нем и взяла меню, нацепив при этом на носик совершенно круглые, маленькие и, Джонатан дал бы голову на отсечение, абсолютно ненужные очки в золотой оправе. Софи сдвинула бы их на лоб.
Музыка, лившаяся рекой, достигла устья и вливалась теперь в море широким потоком.
Из невидимых квадрофонических динамиков объявили, что Фишер Дискау исполнит песни Шуберта.
Мощное плечо Роупера сдвинулось по направлению к Джонатану.
Как сквозь туман: Джед скрестила розовые ножки, непроизвольно натянув на коленки полу халата. Она все еще изучала меню. «Шлюха! – звучало в мозгу Джонатана. – Сучка! Ангелочек! Влип как мальчишка! Зачем? Почему?»
Холеный палец Роупера указывал на иллюстрацию.
«Лот 236. Венера и Адонис. Мрамор. 70 дюймов без подставки. Венера любовно касается пальцами лица Адониса. Прижизненная копия со скульптуры Кановы. Не подписана. Оригинал – в Женеве, вилла «Ла Гранж». Приблизительная цена – 60–100 тысяч фунтов».
Пятидесятилетний Аполлон желает приобрести Венеру и Адониса.
– Что это за «рости»? – сказала Джед.
– Прошу прощения, «рести». Полагаю, вы это имеете в виду? – произнес Джонатан тоном разбирающегося в гастрономии человека. – Блюдо из картофеля. Швейцарская кухня. Деликатес. Что-то вроде жаркого, только из вареного мяса с картофелем, обжаренным в масле. Замечательно вкусно, особенно если вы проголодались. И его у нас великолепно готовят.
– Как они вам? – спросил Роупер. – Нравится? Или нет? Что за безразличие! Так не годится! Дорогая, закажи хаш, помнишь, пробовали в Майами… Ну скажите что-нибудь, мистер Пайн?
– Полагаю, это очень зависит от того, где они будут стоять, – осторожно заметил Джонатан.
– В конце садовой дорожки. Беседка на вершине холма. Вид на море. Лицом на запад, так что вечерняя подсветка обеспечена.
– Лучшее место на земле, – сказала Джед.
Почему ее голос так бесит его? Зачем она все время отрывается от меню?
– Солнце гарантировано? – спросил Джонатан с самой своей снисходительной улыбкой.
– Триста шестьдесят дней в году. – В ее голосе послышалась гордость.
– Говорите же! – настаивал Роупер. – Я не умею читать чужие мысли. Ваш приговор, Пайн?
– Боюсь, совсем не в моем вкусе, – сухо сказал Джонатан, не подумав.
Зачем он вообще это сказал? Джонатан и сам не знал. Он абсолютно не разбирался в статуях, никогда их не продавал, не покупал и помнил разве что страшенного бронзового графа Хейга в кадетской школе, глядевшего в бинокль на Господа Бога. Он хотел лишь осадить Джед.
Ни один мускул не дрогнул на лице Роупера, но на какой-то миг Джонатану показалось, что он все-таки умеет читать чужие мысли.
– Ты смеешься надо мной, Джемайма? – спросил Роупер с обворожительной улыбкой.
Меню опускалось все ниже и ниже, пока наконец забавное чистенькое личико не выглянуло из-за его верхнего края.
– Почему я должна смеяться?
– Помнится, тебе они тоже не слишком понравились, когда я тебе их показывал в самолете.
Она положила меню на колени, обеими руками снимая бесполезные очки. Широкий рукав халата задрался, и Джонатану, к его величайшему ужасу, открылась ее великолепная грудь с торчащим соском, слегка подрагивающим в такт движениям руки. Верхнюю часть груди золотом заливал свет настольной лампы.
– Милый, – сказала она мягко, – это абсолютная, полная, чистейшая чепуха… Я сказала только, что у нее слишком большая задница. Нравятся тебе большие задницы – покупай. Твои деньги – твоя задница.
Роупер улыбнулся, пошарил рукой и схватил за горлышко бутылку «Периньона». Он распечатал ее.
– Корки!
– Здесь, шеф!
– Крикни Дэнби и Макартура! Согреем кровь!
– Иду, шеф!
– Сэнди! Кэролайн! Горячительного! Черт бы их побрал! Снова ругаются. Надоело. Не уходите, Пайн. Веселье только начинается. Коркс, закажи еще парочку бутылок.
Однако Джонатан уже тронулся с места. Кое-как пробормотав извинения, он добрался до лестничной площадки и обернулся еще раз. Джед озорно сделала ему ручкой над своим бокалом.
– Доброй ночи, старина, – пробормотал Коркоран, когда они расходились в разные стороны. – Спасибо за хлопоты и внимание.
– Доброй ночи, майор.