Все шло прекрасно до того вечера, когда приехала мадам Арчетти, намереваясь, как обычно, месяц провести в Цюрихе. Как обычно, вся ее гостиничная семья выстроилась в вестибюле для приветствия: фрау Лоринг, метр Брандт, Андрэ и герр Майстер-старший, готовый лично сопровождать мадам в отведенные ей в Башне покои.
А за регистрационной стойкой – герр Каспар. В парике.
«Начать с того, – рассказывала фрау Лоринг, – что мадам не позволила себе обратить внимание на изменение во внешнем облике любимчика». Она улыбнулась ему на ходу, но такой улыбкой, какой принцесса на первом в жизни балу одаривает всякого, кто осмелится взглянуть на нее. Герру Майстеру она подставила для поцелуя обе щеки, метру Брандту – одну. Фрау Лоринг была удостоена улыбки. Потом ее руки легко скользнули по хилым плечам пианиста Андрэ, и тот блаженно промурлыкал: «О, мадам!» Только после этого она добралась до Каспара.
– Что это у вас на голове, Каспар?
– Волосы, мадам.
– Чьи волосы, Каспар?
– Мои, – невозмутимо ответствовал тот.
– Снимите их, – повелела мадам, – или вы больше не получите от меня ни пенни.
– Не могу, мадам. Мои волосы – часть моей личности. Неотъемлемая часть.
– Так сделайте ее отъемлемой, Каспар. Не сию минуту, это для вас затруднительно, но не позже завтрашнего утра. Иначе никаких чаевых. Что у нас в театре?
– «Отелло», мадам.
– Я увижу вас завтра утром. Кто играет?
– Лайзер, мадам. Наш лучший мавр.
– Ну это мы посмотрим.
На следующее утро ровно в восемь герр Каспар приступил к своим обязанностям. Форменные скрещенные ключи сверкали на его лацканах, как чемпионские медали, а на голове красовался парик – символ непокорности.
Все утро в вестибюле царила обманчивая тишина. Постояльцы, как знаменитые фрайбургские гуси, по выражению фрау Лоринг, чувствовали приближение беды, даже не подозревая, откуда она грядет.
Мадам Арчетти появилась в обычный для нее час, в полдень, и спустилась по лестнице, ведомая под руку постоянным обожателем, молодым подающим надежды парикмахером из Граца.
– А где же сегодня герр Каспар? – поинтересовалась мадам, обращая вопрос в тот угол, где, по ее мнению, должен был находиться старший портье.
– Он на своем месте и, как всегда, мадам, к вашим услугам, – отозвался Каспар таким голосом, что, казалось, готов жизнь положить в борьбе за свободу. – Пожалуйста, мадам, ваши билеты.
– Я вижу не господина Каспара, – объявила мадам своему окружению, – а какое-то волосатое чудовище. Скажите ему, что нам будет очень не хватать нашего дорогого Каспара.
«От судьбы не уйдешь, – подытожила фрау Лоринг. – Как только мадам появилась на пороге отеля, закат звезды Каспара был предрешен».
«А моя звезда закатится сегодня вечером», – горько подумал Джонатан, готовясь приветствовать человека, встретиться с которым ему хотелось меньше всего.
Джонатан не знал, куда деть руки. Их чистота была безупречна – в армейской школе его приучили обращать внимание на ногти. Сначала Джонатан прижал руки к канту форменных брюк – учебный плац даром ни для кого не проходит. Потом, незаметно для самого себя, заложил их за спину, беспрерывно комкая носовой платок, чтобы ладони не были потными.
Джонатан скрыл озабоченность за милой улыбкой, проверил в зеркальных витринах, между которыми стоял, достаточно ли она хороша. Это была Улыбка Милости Просим, очень приятная, но предусмотрительно сдержанная – его высшее профессиональное достижение. Джонатан по опыту знал, что клиенты, особенно из самых богатых, бывают сильно раздражены после утомительного путешествия, и они не хотели бы видеть в дверях отеля ночного администратора, скалящегося, как шимпанзе.
Слава Богу, фирменная улыбка не подвела Джонатана. Хотя он продолжал ощущать приступы тошноты, словно во время морской болезни. Галстук, для лучших гостей, разбирающихся в таких мелочах, был повязан с очаровательной небрежностью. А волосы, если и не могли идти ни в какое сравнение с париком Каспара, все-таки были его собственными и в идеальном порядке.
«Это совсем другой Роупер, – снова пронеслось в голове Джонатана, – наверняка недоразумение. И к ней не имеет никакого отношения. Два Роупера – оба коммерсанты и оба из Нассау».
Эта мысль не давала покоя Джонатану с половины шестого, когда он, явившись на службу, машинально взял со стола герра Стриппли листок вечернего прибытия и увидел на компьютерной распечатке имя «Роупер».