Берр между тем уже рассказывал занятную историю о выдающемся юристе Апостоле. Он начал короткими, рваными, фразами, похоже, не очень обдуманными, словно вторгаясь в собственные, тщательно скрываемые мысли. Наверное, он не должен был ничего говорить и поздно понял это. Так часто бывает: знаешь тайну и поневоле выбалтываешь.
– Апо – жуткий сластолюбец, – откровенничал Берр. Хотя это он уже говорил. – Его ханжеская наружность – сплошной обман. Апо готов уложить под себя всю округу. Он – из мужчин, которые считают своей обязанностью доказать, что у них больше мужской силы, чем у всех крупных самцов, вместе взятых. Секретарши, неверные жены, вереницы проституток проходят через него, – продолжал Берр. – И вот однажды его дочь наряжается во все лучшее и кончает с собой. И так нехорошо кончает, если это можно сделать хорошо… Настоящее дикое самоубийство. Пятьдесят таблеток аспирина, запитые хлорной известью.
– Но почему? – ужаснулся Джонатан.
– Ничего особенного. Папаша подарил ей к восемнадцатилетию золотые часики от Картье за девяносто тысяч долларов. Лучше часиков не найти.
– Не понимаю. Это причина наложить на себя руки?
– Конечно, нет, если не знать, что точно такие же часы он подарил дочери к семнадцатилетию. О чем успешно забыл. Полагаю, девочка чувствовала себя заброшенной, а часы стали последней каплей. – Берр без остановки, не меняя интонации, сменил тему. Ему, видимо, хотелось скорее забыть об этой истории. – Я не расслышал. Вы что, сказали «да»?
Однако Джонатан, к неудовольствию Берра, не все еще для себя выяснил.
– И что же он сделал? – Имелся в виду Апостол.
– Апо? А что они все обычно делают?.. Начал новую жизнь. Обратился к Христу. Лил слезы прямо в коктейль на вечеринках. Так мы берем вас, Джонатан, или вычеркиваем? Я не привык к придворным церемониям.
Джонатану опять вспомнилось лицо того ирландского парня. И лицо Софи, изуродованное до неузнаваемости – уже во второй раз, когда ее убили. И лицо его матери с отвисшей челюстью, которую сиделка поставила на место и подвязала бинтом. И лицо Роупера, когда они стояли нос к носу в вестибюле.
Берр тоже молчал, думая о своем. Он не мог простить себе, что так долго забивал голову Джонатану доктором Апо, и в сердцах проклинал свой слишком длинный язык.
Они сидели в крошечной квартире Джонатана на Клозбахштрассе, пили виски, но оно уже не доставляло удовольствия. Джонатан устроился в единственном кресле, пока Берр бродил по комнате, подбирая ключи к собеседнику. Он все трогал руками: пощупал альпинистское снаряжение, повертел в руках парочку Джонатановых акварелей, изображавших Бернские Альпы. Теперь Берр стоял в нише, перед книжными полками, роясь в хозяйских книгах.
Он устал и начал терять терпение. Берр злился и на себя, и на Джонатана.
– Вы, погляжу, любитель Гарди, – заметил Берр. – Чем это объясняется?
– Наверное, разлукой с Англией. Дань ностальгии.
– Ностальгия? Гарди? Чушь! Бог играет с человеком, как кошка с мышкой, – вот что такое ваш Гарди. Минуточку. А что у нас здесь? Томас Эдуард Лоуренс из жарких арабских стран собственной персоной. – Берр вытащил тонкий томик в желтой суперобложке, потряс им, словно трофейным флагом. – Непризнанный гений, хотевший только одного – что-то значить. Оставленный своей страной. Вот это уже теплее. Написано дамой, которая влюбилась в него уже после его смерти. Да, этот должен быть вашим героем. Аскетизм, судорожные попытки что-то сделать, бобы из котелка. Естественный человек. Ничего удивительного, что вы так вели себя в Египте. – Берр смотрел на форзац. – Чьи это инициалы? – Но сам уже догадался.
– Моего отца. Его книга. Поставьте, пожалуйста, на место.
Заметив раздражение в голосе Джонатана, Берр резко повернулся к нему.
– Что? Задело? Вижу, задело. Мне никогда бы в голову не пришло, что сержант может читать книжки. – Берр сознательно бередил чужие раны. – Ну, офицеры, положим… У них есть время на это…
Джонатан уже стоял рядом, перекрывая выход. Он был бледен, руки инстинктивно поднялись.
– Прошу вас, поставьте книгу на полку. Это личное.
Не торопясь Берр поставил книгу на место.
– Скажите вот что, – переменил он тему и как ни в чем не бывало прошел мимо Джонатана на середину комнаты. – Скажите, в отеле вам приходилось иметь дело с наличными?
– Иногда.
– В каких случаях?
– Если кто-то уезжал поздно ночью и расплачивался наличными, мы принимали деньги. Стол регистрации закрыт с полуночи до пяти утра, так что в это время распоряжается ночной дежурный.
– Итак, вы берете деньги и кладете в сейф?
Джонатан опустился в кресло и завел руки за голову.