Но в последние дни у солдат начало складываться приподнятое и даже торжественное настроение. Из тыла шли неопределенные, но бодрые вести.
— Ехал я из госпиталя, — рассказывал побывавший в тылу солдат, — а по дороге все танки, все танки… Днем стоят замаскированные, а ночью идут… Здоровущие, броня на них — во! Никакой снаряд не возьмет.
— Снаряд-то, может, и не возьмет, а ежели старший сержант кулаком стукнет?
— Тут и Засухин ничего не сделает… И все новенькие идут и идут, и счета им нет… А артиллерии сколько!
— Несдобровать теперь немцу.
Рассказчик делает таинственное лицо:
— И еще я слышал от одного писаря из штаба дивизии, что вскорости обязательно дело будет. От чирья писарь там лечился.
— Ежели танки идут, понятно, дело будет.
— А что он говорил, писарь тот?
Прибывший из госпиталя, испытывая терпение товарищей, неторопливо закурил.
— Да уж говорил…
— Начал рассказывать, так рассказывай!
— Говорил он, братцы, что на нашем участке самый главный прорыв будет — от нас все дело пойдет. И дают нашей армии пополнение — пять дивизий танковых и тысячу самолетов, одних только штурмовиков. Вызывают это, значит, во фронтовой штаб нашего генерал-лейтенанта и спрашивают: «Сколько тебе надобно гвардии и всякого вооружения?» Он, понятно, высчитал. «Ладно, говорят, дадим и на всякий случай еще резерв добавим». И еще, значит, предлагают ему всякое вооружение, хоть советское, хоть американское, хоть английское. Ну, он советское взял. Такое условие сделал, чтобы ему танки с Кировского завода дали.
— Складно! Еще что знаешь? — вмешался в разговор Евстигнеев.
Рассказчик обиделся:
— А ты чего? Вчера пришел, еще живого фрица не видел, а за людей цепляешься?
— Да я ничего… Ты лучше скажи, у писаря-то, что в госпитале лежал, чирей куда сел — на голову или на задницу?
— Чего тебе надо?
— Очень существенный вопрос, а ты ответить не хочешь. Ежели на голове — то никак ему верить нельзя, ну а ежели на мягком месте, тогда дело иное, — значит, правда сущая.
Толстяк ефрейтор Коптев, большой весельчак и плясун, погладил Евстигнеева по голове:
— Люблю таких парней, второй день на огневой, а уже как дома.
— Понятно, дома, ежели аттестат сюда сдан.
— Вот только как он с фрицами воевать будет? — попробовал отыграться обиженный рассказчик.
— Как воевать буду? А очень просто: попрошу тебя фрица поймать да подержать, а сам котелком по морде обхаживать стану. Я вояка сердитый…
Когда вместе живет много людей, не бывает скучно. Так было и в роте. Начавшийся вечер принес новые разговоры, новые хлопоты, новые развлечения.
Сегодня для этого постарались фрицы. Один из них, нахальный горластый шалопай, несколько вечеров подряд, пользуясь рельефом местности, подбирался к нашим позициям и на ломаном русском языке орал:
— Рус, слушай… Художественный перетача… Називается «Русский утро». Отделение полушал паек. Один стояль, тикаль пальцем, другой держаль бумашка. Кому? — Иваноф… — Кому? — Петроф… — Кому? — Сидороф… — Кому? — Тшукин…
Два дня назад к Трофимову подошел снайпер Ходжаев и попросил разрешения переменить позицию.
— Зачем? — удивился Трофимов.
— Ребята просят: стрели фрица — шибко нехорошо кричит.
Но предложенная снайпером позиция была слишком опасна, и Трофимов отказал.
После этого разговора он прошел по солдатским блиндажам.
— А вам-то что? — говорил он. — Кричит фриц — ну и пусть горло рвет.
— Обидно, товарищ командир, каждый вечер дразнит.
— Обидно? — улыбнулся Трофимов. — А что наши города да села горят, это не обидно?
— Это само собой, а это уж…
— Расплачиваться, так за все…
— Так-то так, товарищ старший лейтенант, но добраться до него нужно.
И вот сегодня не успел немец закончить вводную часть своего выступления, как над открытым пространством между нашими позициями и селом Ряхово загудел раскатистый и веселый бас Коптева.
— Это еще что? — спросил, прислушиваясь, Трофимов у Миусова.
Миусов, докладывавший о поступлении боеприпасов, знал столько же, сколько и Трофимов.
— Узнайте и немедленно прекратите!
Узнать, в чем дело, было нетрудно, но прекратить — немыслимо.
Один из бойцов, служивший боцманом в речном флоте, по просьбе Коптева соорудил ему из консервных банок рупор. Рупор этот покрасили зеленой краской, и вооруженный им Коптев, к великому удовольствию роты, вступил сегодня в словесный поединок с немецким горлодером.