Обладатель сильнейшего баса Коптев никогда за словом в карман не лазил, да этот же раз он заткнул за пояс самого себя. Недаром накануне он целый вечер усердно строчил карандашом. Товарищам, подходившим к нему, он объяснял, что пишет письмо, но на самом деле то, что он писал, меньше всего походило на эпистолярное произведение.
Коптев долго раздумывал над плодом своего вдохновения, пока не нашел для него подходящего заголовка: «Гитлеру и его матери».
Кто разберется в жанрах? По заголовку это была ода, по содержанию — памфлет, а сам Коптев называл свое детище «серенадой». Во всяком случае, он творил так, чтобы смысл произведения был понятен обеим сторонам.
Сделать это было не очень трудно: слова «Гитлер», «Геббельс», «фриц» и «капут» были известны всем. Эти слова в самых изысканных вариантах связывались в единое целое отборнейшими по силе выражениями, чисто русскими, но также хорошо понятными немцам.
Эффект выступления Коптева превзошел все ожидания. На фронте воцарилось тревожное молчание.
Трофимов отшвырнул только что начатое донесение и кинулся вдогонку за старшиной.
— По укрытиям!
— По укрытиям! — донесся голос Миусова.
— По укрытиям команда была! — кричали в отделениях.
Приказание было отдано своевременно. Не прошло и двадцати секунд, как на участок роты обрушились десятки мин и ливень, пуль.
«Черт бы его подрал! — сердито размышлял Трофимов: он знал, что из-за поднятого шума неминуемо придется объясняться с начальством. — Ох и всыплю обормоту!»
Однако, прислушавшись к голосу Коптева, невозмутимо продолжавшего свое чтение, он не мог не улыбнуться: «Да ведь это похлеще послания запорожцев!» Поэтому, встретив Миусова, он приказал:
— Коптеву дадите взыскание, если только… будут пострадавшие…
Пострадавшей от фрицевской стрельбы не оказалось, а конечный результат проделки Коптева получился совсем неожиданный. Вернувшийся в сумерках Ходжаев был весел, как никогда. Он объяснил:
— Их говорил — наш молчал. Наш заговорил — их сердился. Очень сердился — голова терял, голова из окопа показывал, я головам стрелял… Раз стрелял, два стрелял, потом три стрелял…
Однако Ходжаев казался чем-то обеспокоенным. Не прикоснувшись к котелку, в котором был оставлен обед, он разыскал Засухина.
— Старший сержант, вчера разведка ходил?
— Ходил.
— Право дороги лесом ходил?
— Ходил, — подтвердил Засухин.
— Тебя утром фриц собаком искал. Твоя нога запах давал. Собака землю нюх-нюх…
Старший сержант задумался. Обычно немцы применяли овчарок в тылу, разыскивая партизан. Появление на участке ищейки, несомненно, было результатом бесследного исчезновения велосипедиста со штабным пактом, и это не сулило ничего хорошего, — сегодня ночью Засухину предстояло снова идти в тыл врага.
Ходжаев хлопнул Засухина по колену:
— Тебе на разведка снова идти?
— Иду нынче, — ответил Засухин.
— Тогда я правильно делал — собака убил, фрица оставил. Тебе думал, тебе жалел.
Ходжаев по-детски весело хлопал разведчика по колену.
— Убил собака, а фриц пока живой ходит. Тебе собака мешать будет, а фриц нюх-нюх не может…
Засухин положил на плечо снайпера большую руку:
— Застрелил, значит, собаку? Это — спасибо тебе.
Довольный собой, Ходжаев шутил:
— Пускай собака счет идет. Фрица не бил, собака бил. Собака — фриц. С собакам восемь будет.
А на командном пункте тем временем происходило вот что: заранее предвидя тревогу в штабе полка, Трофимов объяснил по телефону причину разгоревшейся стрельбы. Как и следовало ожидать, разговор получился неприятный, но закончился довольно весело.
— Все-таки подтяните, старший лейтенант, — неопределенно приказал начальник штаба. — А потом еще… им у этого Коптева «серенаду» его заберите. Любопытно уж очень, шельмец, накатал. В третьем батальоне слышали, так животы надорвали.
В заключение разговора он совсем по-граждански взгрустнул:
— Сколько же талантов у нас пропадает! Вашему бы Коптеву институт кончить да фельетоны писать.
Получив приказание явиться на командный пункт к Трофимову, Коптев не подал вида, что ему не по себе.
— Ну, даст взыскание, а за что? Я ответить сумею. Ежели я Гитлера обложил, кто мне это запретить может? А разговорную трубу все равно не отдам, потому что она по моему голосу делана…
И все же, подходя к командному пункту, Коптев постепенно замедлял шаги. За короткие дни совместной службы он начал уважать Трофимова, и предстоящий разговор его тревожил.