— Мне бы порошков только…
Старшина Миусов рассердился:
— Выходит, я зря книгу пачкал?
В тот же день, пробираясь по ходу сообщения, Коптев встретился с сержантом Каневым. Несмотря на то что вокруг никого не было, он обратился к нему шепотом:
— Видать, сержант, скоро и впрямь в наступление пойдем?
— Это что — чирей в госпитале рассказывал?
— Серьезная примета есть: старшина дюже хлопочет. Опять же и пополнение идет. Да и Засухина не зря посылали… Оружие надо проверить.
Если бы Миусов обнаружил у кого-нибудь из бойцов неисправную винтовку, он, наверное, дал бы взыскание самому себе. Оружие в роте было безупречно, и то, что происходило сегодня, не было предусмотрено исполнительным старшиной.
Начал Коптев. За ним потянулись остальные. Ходили из блиндажа в блиндаж:
— Дай-ка свою протирку.
— Братцы, кто тряпочку одолжит?
Считали патроны и запалы.
Быстро покончив с чисткой, старые фронтовики подсаживались к копавшимся новичкам, помогали им насмешками, советами и делом.
Солдатское усердие нарушило распорядок дня, намеченный старшиной Миусовым.
— Полагалось оружие с пяти часов чистить, а они в отдых вычистили.
— Все? — удивился Трофимов.
— Все до одного, — растерянно говорил Миусов. — Самую обстоятельную проверку сделал… В отличном состоянии!
— Ну, а новички?
— Помогли им, значит, а Засухин — так тот Евстигнееву автомат объяснил… Какой теперь распорядок дня будет?
— Пусть отдыхают, — улыбаясь, решил Трофимов.
Жара становится нестерпимой. Сохнет во рту. Хромовые голенища жгут, точно вокруг ног обернуты листы раскаленного металла. Безветренная желтизна знойного дня неподвижна. В лесу душит пыльная теплота сухой хвои, в блиндажах морит парная сырость.
Но нужно быть на ногах. В эти дни его, Трофимова, заменить некому. Его воля, сила и разум противопоставлены тысячам случайностей. И что, самое главное, он отвечает не только за себя, даже не за роту, а за что-то значительно большее. Теперь уже определенно известно: то, чего он ждал столько дней, случится завтра.
Может быть поэтому вынутая из планшета карта приобретает совершенно новое значение… Вот хотя бы маленькие концентрические эллипсы, обозначающие высоту… Эта высота отмечена ничего не говорящей цифрой — 337. Ее хорошо видно с опушки леса — маленький вытянувшийся в длину холм, покрытый вереском и сухой травой. Завтра здесь пройдет рота, затем она ворвется в село, перережет его, выйдет на дорогу и там закрепится… Такова задача. Сделать все это кажется сейчас совсем не трудным, и Трофимову становится непонятно, почему подполковник, пожимая ему руку, сказал:
— Наша судьба здесь…
«Почему именно Ряхово?» — спрашивает себя Трофимов. Почему этот маленький кружок, совершенно такой же, как тысячи других, разбросанных на географических картах, должен стать его судьбою?
— Почему именно Ряхово? — настойчиво повторяет Трофимов.
Может быть, смысл кроется в самом слове?
— Ря-хо-во! — раздельно повторяет он вслух, и ему представляется что-то бесформенное, коричневое, теплое и мохнатое.
«Это — Ряхово!» — успевает подумать он и засыпает…
Спустившийся в блиндаж старшина Миусов впервые за последние три дня видит командира роты спящим. Трофимов спит, положив голову на раскрытый планшет. Миусов некоторое время раздумывает, потом бесшумно уходит, спускается в соседний блиндаж, где сидят писарь и телефонист, и предупреждает:
— Без звонка из штаба старшего лейтенанта не беспокойте.
Давно не выдавалось такого тихого и мирного вечера. Замолк птичий щебет, все заснуло и успокоилось. Ползет по лесу мирный и теплый запах грибов и хвои, смотрятся в сумеречные болотца спокойные ветлы, не видно и не слышно человека.
Не стреляют немцы, не стреляем и мы. И чем тише становится вокруг, тем тревожней на сердце. Разговоры идут вполголоса. На что компанейский человек Коптев, и тот, когда его попросили прочитать «серенаду», рассердился:
— Ну вас!..
— Самое время посмеяться — тихо ведь.
— То-то и есть, что тихо…
Оглянулся новичок и осекся. Такие все вокруг серьезные и торжественные.
Евстигнеев нашел Засухина под кустом. Разведчик что-то писал, и поэтому Евстигнеев сразу к нему не подошел, а подождал, пока Засухин спрятал листок в бумажник.
— Можно рядком сесть, старший сержант?
То ли усами Засухин шевельнул, то ли бровью, но показалось Евстигнееву, что он согласился. Взял и присел рядышком.
— Не обидел я давеча вас своей шуткой? — заговорил он. — Я потому спрашиваю, что ребята вас побаиваются, а вы их разговором не балуете. Я все вижу… Друга мне такого, как вы, хорошо бы. Мы на пару бы что сделали!