– Ну вот! – сказала Хелен, и они рассмеялись: играли всего лишь «Да! У нас нет бананов!».11
Девушки сошли с тропинки и заняли приглянувшееся местечко – есть и солнце, и тень. Трава на жесткой земле уже сильно пожелтела. Расстелили подстилку, которую Хелен достала из сумки, скинули туфли, разложили еду. Бутылки с пивом, еще прохладные после холодильника, приятно скользили в теплой руке. Хелен порылась в сумке и охнула:
– Мы забыли открывалку!
Джулия закрыла глаза.
– Черт! Пить хочу – умираю. Что делать? – Она взяла бутылку и поковыряла крышку. – Не знаешь какого-нибудь лихого способа открыть?
– Зубами, что ли?
– Ну ты ж была в скаутах.
– В моем отряде, знаешь ли, были как-то нерасположены к светлому пиву.
Они крутили бутылки.
– Дохлый номер, – сказала наконец Хелен и огляделась. – Вон мальчишки. Сбегай к ним, может, у них есть нож или что-нибудь такое.
– Не пойду!
– Давай! У мальчишек всегда есть ножики.
– Сама иди.
– Я сумку несла. Ну давай, Джулия!
– О господи!
Джулия неуклюже поднялась, в каждую руку взяла по бутылке и через лужайку побрела к группе развалившихся на травке юнцов. Подруга напряженно горбилась – вероятно, лишь от стеснения, но Хелен, на секунду взглянув на нее как бы со стороны, увидела красивую и вместе с тем взрослую, почти зрелую женщину, в которой проглядывала чопорная, широкобедрая и узкогрудая особа, какой она взаправду станет лет через десять. По сравнению с ней мальчишки были просто сопляки. Они из-под руки глядели на незваную гостью, потом лениво приподнялись и зашарили в карманах; один прижал бутылку к животу и что-то сделал с крышкой. Ужасно смущенная, Джулия стояла, сложив на груди руки, и неестественно улыбалась; когда она вернулась с открытыми бутылками, ее лицо и шея порозовели.
– Они открыли ключом, – сказала она. – Мы бы и сами могли.
– В другой раз будем знать.
– Они мне сказали: «Спокуха, тетенька».
– Пустяки.
Пили из фарфоровых чашек, которые принесли с собой. Пиво бешено вспенилось до изогнутых краешков. Под пеной оно было прохладное, горьковатое, великолепное. Хелен закрыла глаза, наслаждаясь пригревающим лицо солнцем и беспечным праздничным чувством от угощения пивом в столь публичном месте. Правда, бутылки она прикрыла холщовой сумкой.
– Вдруг кто из клиентов меня увидит?
– Да пошли они, твои клиенты, – буркнула Джулия.
Они занялись едой, отламывая кусочки хлеба и сыра.
Потом Джулия растянулась на земле, вместо подушки приспособив скомканную холщовую сумку. Хелен лежала ровно, закрыв глаза. Оркестр заиграл очередной мотив. Хелен знала слова и стала тихонько подпевать:
Где-то, захлебываясь плачем, орал ребенок в коляске. Гавкала собака, которую хозяин дразнил палкой. От пруда доносились скрип уключин и шлепки весел, крики расшалившейся ребятни, а с улиц за пределами парка, конечно же, неизменное ворчанье моторов. Казалось, если сосредоточиться, ухватишь все многообразие звуков, которые можно запечатлеть по отдельности, а потом сложить в слегка искусственное целое под названием «Сентябрьский полдень в Риджентс-парке».
Мимо прошла пара девчонок с газетой. Они обсуждали заметку о происшествии:
– Какой ужас быть задушенной, правда? Ты бы что выбрала: чтоб тебя задушили или разбомбили атомной бомбой? С бомбой хоть быстро, не мучиться...
Девчачьи голоса растаяли, затопленные очередным всплеском музыки:
Хелен открыла глаза и смотрела в сияющее голубое небо. Безумие ли испытывать благодарность к подобным мгновеньям, когда в мире есть атомные бомбы, концлагеря и газовые камеры? Люди по-прежнему рвут друг друга на куски. Все так же существуют убийство, голод, беспорядки – в Польше, Палестине, Индии и бог весть где еще. Сама Британия скользит к банкротству и распаду. Может, желание всецело отдаться таким мелочам, как буханье паркового оркестра, как ощущение солнца на лице, колкой травы под пятками, туманного пива в жилах и тайной близости любимой, – это своего рода идиотизм или эгоистичность? Или эти мелочи – все, что у тебя есть? Может, их-то и надо сберегать? Превратить в хрустальные капли и носить, как амулет на браслете, как оберег от подстерегающей беды?