– Сегодня? – промямлил Дункан.
– Пошли с нами? Сестрица – отпад, точно говорю. Тебе какие нравятся? Я всяких знаю. Больших, маленьких. Устрою только так! – Лен щелкнул пальцами.
Дункан не знал, что сказать. Он постарался представить толпу девушек. Но все они походили на восковую фигурку, которую вылепил Лен: изгибы, выпуклости, волнистая копна волос и тупое грубое лицо. Слабо улыбнувшись, Дункан помотал головой.
– Гляди, проморгаешь свое счастье. – Лен был раздосадован. – Телка бесподобная. Ее парень сейчас в армии. Она привыкла, чтоб регулярно, ей прям свербит. Точно говорю, если б сестренка не была такой охочей, я б сам ею занялся...
Лен балаболил до самого гудка.
– Тебе же хуже, – сказал он, вставая. – Ладно, вспомни меня в десять вечера!
Он подмигнул карим цыганистым глазом и поспешил к выходу, слегка переваливаясь с боку на бок, словно тучная старуха, – левая нога была короче и заедала в колене.
Работницы тоже в момент собрались.
– Счастливо, Дункан! – бросали они на ходу. – Пока, лапуля! До понедельника!
Дункан кивал. Он терпеть не мог фабричную атмосферу на исходе дня – наигранную безудержную веселость, толчею у выхода. По субботам было хуже всего. Некоторые буквально бежали, чтобы первыми оказаться у ворот. Рабочие, у кого имелись велосипеды, устраивали гонки; минут десять-пятнадцать фабричный двор напоминал раковину, из которой выдернули затычку. Дункан всегда искал повод, чтобы потянуть время и задержаться. Сегодня он взял веник и подмел обрезки воска и фитиля вокруг своего табурета. Потом очень медленно прошел в раздевалку и надел куртку; заглянул в уборную, причесался. Когда он вышел наружу, двор почти опустел; Дункан немного постоял на крыльце, привыкая к ощущению пространства и смене температуры. Из-за воска в цехе поддерживали прохладу, а на улице было тепло. Солнце садилось; возникло смутное безрадостное чувство, что время – не фабричное, а подлинное, настоящее – прошло и он его упустил.
Понурившись, Дункан побрел через двор, и тут услышал, что его окликают: «Пирс! Эй, Пирс!» Он поднял голову, и сердце в груди бухнуло, потому что он уже узнал голос, но не поверил себе. У ворот стоял Роберт Фрейзер. Он выглядел так, словно долго бежал. Без шапки, как и Дункан. Раскраснелся, приглаживает волосы.
Дункан прибавил шагу. Сердце все еще скакало.
– Ты как здесь? – спросил он. – Что, провел тут весь день?
– Нет, я вернулся. – Фрейзер все не мог отдышаться. – Боялся, что пропустил тебя! Гудок услышал, когда был еще за три улицы отсюда. Ты не против? Я как ушел, все думал, какой бред, что ты здесь и... Ладно. У тебя часок найдется? Я подумал, может, выпьем вместе? Я знаю тут одну пивную возле реки...
– Пивную? – переспросил Дункан.
Глянув на его лицо, Фрейзер рассмеялся:
– Ну да, а что такого?
Дункан сто лет не был в пивной, и мысль о том, чтобы сесть с Фрейзером за столик и самым обычным образом дернуть пивка, невероятно будоражила, но и пугала. Еще он подумал о мистере Манди, который будет ждать его дома. Представил накрытый к чаю стол: аккуратно разложены ножи и вилки, солонка и перечница, уже разведенная в горшочке горчица...
Видимо, Фрейзер угадал его нерешительность.
– Понятно, у тебя другие планы. – Казалось, он огорчился. – Ну ничего. Я так, на всякий случай. Тебе в какую сторону? Я пройдусь с тобой...
– Нет, все нормально, – поспешно сказал Дункан. – Если на часок...
Фрейзер хлопнул его по плечу:
– Молодчина!
Он двинулся к Шепердз-Буш-Грин – в сторону, противоположную обычному маршруту Дункана. Фрейзер шел легко и свободно, засунув руки в карманы, расправив плечи и временами вскидывая головой, чтобы отбросить непослушную прядь. В лучах вечернего солнца его волосы казались совсем светлыми, все еще разгоряченное лицо слегка вспотело. Когда они пробрались сквозь плотный поток машин, он платком отер лоб и шею.
– Срочно требуется выпить! – сказал Фрейзер. – И не раз! Я с двух часов околачивался в Илинге – готовил зарисовку о свиноферме. Фотограф больше часа уговаривал хавронью принять задумчивый вид. Нет, Пирс, со свиньей я встречусь теперь лишь на блюде, когда ее украсят шалфеем и луковыми перьями.
Он не умолкал всю дорогу. Рассказал о других своих репортерских заданиях: о конкурсе красоты младенцев и доме с привидениями. Дункан слушал вполуха, чтобы вовремя кивнуть или усмехнуться. В основном он разглядывал спутника, привыкая к необычности того, что видит его на улице, в нормальной одежде. Вероятно, и Фрейзер был занят чем-то подобным, ибо вдруг замолчал и взглянул на Дункана с некоторой грустью.
– Офигительно странно, правда? Так и ждешь, что сейчас появятся Дуло или Гарнир и загавкают: «Из камер не выходить! Отдзынь! Встать к дверям!» В прошлом году я видел Эрика Уэйнрайта. Помнишь его? Уверен, он меня тоже видел, но притворился, что не замечает. Шел по Пиккадилли с какой-то жуткой шлюхой. А пару месяцев назад на политическом митинге столкнулся с Деннисом Уотлингом. Этот хмырь во всю глотку разорялся о тюрьмах, словно провел там двенадцать лет, а не месяцев. По-моему, он был мне совсем не рад. Наверное, решил, что я его подсиживаю.
Теперь они шли по Хаммерсмиту, пересекая унылые улицы с жилыми домами, но вскоре, по указке Фрейзера, свернули в сторону. Атмосфера района стала меняться. Жилье сменяли большие строения, пакгаузы, цеха; запахи стали унылей, кислее и резче. Дрянное дорожное покрытие исчезло, обнажив мостовую со скользкими, будто в смазке, булыжниками. Здешних мест Дункан совсем не знал. Фрейзер уверенно шагал вперед, и приходилось поспешать, чтоб не отстать. Внезапно Дункан занервничал. «На кой ляд я сюда приперся?» – думал он. Фрейзер стал казаться чужаком. Пришла нелепая мысль: может, он сумасшедший и заманил, чтобы убить? Неизвестно, зачем это Фрейзеру понадобилось, но сумасбродная идея не отставала. Дункан представил себя задушенным или зарезанным. Интересно, кто обнаружит тело? Возникла картинка: полицейские сообщают отцу и Вив, что его нашли в странном месте, а те знать не знают, почему он там оказался.
Неожиданно они еще раз свернули и вышли на свет, к реке. Здесь-то и была пивная, куда устремлялся Фрейзер: деревянное, удивительно древнее строение, которое сразу напомнило диккенсовского «Оливера Твиста». Дункан был очарован. Забылись все страхи, что его зарежут или удушат. Он остановился и, коснувшись руки Фрейзера, сказал:
– Слушай, какая прелесть!
– Правда? – ухмыльнулся Фрейзер. – Я знал, что тебе понравится. Пиво здесь тоже неплохое. Пошли. – Он провел Дункана через узкую, покосившуюся дверку.
Внутри заведение оказалось не таким прелестным, как сулила его наружность: самый обычный бар, где стены украшала всякая ерунда – конская сбруя, железные грелки, мехи. Сейчас, в половине седьмого, здесь было уже весьма людно. Фрейзер протолкался к стойке и взял двухлитровый кувшин пива. Он кивнул на дверь в конце комнаты, которая выходила на террасу с видом на реку; однако народу там оказалось еще больше, чем в баре. Сквозь людскую давку они протиснулись обратно на улицу. К реке вела лестница. С верхней ступеньки Фрейзер огляделся.
– На берегу полно места, – сказал он. – Как раз отлив. Замечательно. Пошли.
С кувшином и стаканами в руках они осторожно спустились по лестнице. Берег был весь в иле, но полуденное солнце его уже слегка подсушило. Отыскав местечко у основания парапета, Фрейзер подстелил пиджак, и они уселись рядом, почти соприкасаясь плечами. Теплый парапет был помечен Темзой: на высоте примерно шести футов четко просматривалась граница, где позеленевшие от воды камни сменялись неизменно серыми. Сейчас был отлив, и река выглядела до нелепого узкой – казалось, на цыпочках легко перейдешь с берега на берег. Дункан смежил глаза, сделав картинку расплывчатой, и на миг представил, как поднявшаяся вода его поглотит. Камни грели спину, он чувствовал толчки соседа, когда тот расстегивал манжеты и закатывал рукава. Фрейзер налил пиво.