Наверное, все это отразилось на ее лице. Он прижал ее к себе и поцеловал. Но потом, что-то вспомнив, отодвинулся.
– Подожди, – сказал Реджи, расстегивая клапан нагрудного кармана. – Подарочек для тебя. Вот.
Конвертик с заколками для волос. В прошлый раз она жаловалась, что кончились.
– Один парень с базы продавал. Пустяк, но...
– То, что нужно, – смущенно сказала Вив. Ее тронуло, что он не забыл.
– Правда? Я надеялся. И вот, только не смейся... – Он слегка покраснел. – Тут еще для тебя...
Вив решила, он хочет отдать сигареты. Но Реджи очень осторожно раскрыл мятую пачку и тихонько вытряхнул содержимое ей на ладонь.
Три поникших подснежника. Сцепились тонкими зелеными стебельками.
– Не поломались, нет? – забеспокоился Реджи.
– Какая прелесть! – Вив потрогала тугие белые цветки, похожие на пачки маленьких балерин. – Где ты взял?
– Поезд застрял на сорок пять минут, и мы с ребятами вылезли покурить. Глянул под ноги, а там они. Я подумал... Они напомнили тебя.
Он смутился. Вив представила, как он нагибается за цветками и торопливо, чтобы не увидели товарищи, прячет их в сигаретную пачку. Сердцу вдруг стало очень тесно в груди. Она опять испугалась, что расплачется. Плакать нельзя. Глупо и бессмысленно! Еще на слезы время тратить! Вив осторожно встряхнула подснежники и оглянулась на умывальник.
– Надо в воду положить.
– Они уж завяли. Приколи к платью.
– Булавки нет.
Реджи взял конвертик с заколками:
– А вот этим. Хотя... Погоди, я придумал.
Весьма неумело – слегка оцарапав кожу – он приколол цветки к ее волосам. Затем взял в смуглые ладони ее лицо и полюбовался.
– Вот так, – сказал он. – Бог свидетель, с каждым разом ты все краше.
Вив подошла к зеркалу. Ничего красивого. Лицо пылает, помада от поцелуев размазалась. Цветочки безвольно свесились на придавленных заколкой стебельках. Однако на фоне темно-каштановых волос яркие белые головки смотрелись хорошо.
Вив повернулась к Реджи. Зря она ушла из его объятий. На расстоянии оба опять вдруг застеснялись друг друга. Реджи сел в кресло, расстегнул две верхние пуговицы кителя и воротничок рубашки, ослабил галстук. Помолчав, откашлялся и спросил:
– Ну, какие нынче планы, душа моя?
– Не знаю, мне все равно, – дернула плечом Вив. – Как скажешь.
Хотелось просто быть с ним.
– Ты голодная?
– Не особенно.
– Можем куда-нибудь пойти.
– Как хочешь.
– Неплохо бы выпить.
– Только что выпил!
– В смысле, виски.
Опять помолчали. Вив снова стало зябко. Она подошла к батарее и растерла руки.
Реджи не заметил. Он снова озирал комнату. Потом спросил, будто из вежливости поддерживая разговор:
– Не заплутала, пока добиралась?
– Нет, нашла легко.
– Ты прямо с работы или как?
Вив помешкала с ответом.
– Ездила к Дункану, – сказала она, глядя в сторону. – С папой.
Реджи знал про Дункана – в смысле, где тот сейчас. Но думал, парень сидит за воровство. Взгляд Реджи вновь стал внимательным.
– Бедняжка! То-то мне показалось, ты немного грустная. Как там?
– Нормально.
– Гадко, что тебе приходится туда ездить.
– Кроме нас с папой, больше некому.
– Все равно скверно. Я бы своей сестре...
Он замолчал. За стенкой хлопнула дверь, и удивительно близко раздались голоса. Мужской и женский, чуть раздраженные – видимо, ссорились; мужской слышался отчетливей, но оба, похожие на визг тряпки, которой полируют стол, доносились неразборчиво.
– Черт! – прошептал Реджи. – Только этого не хватало!
– Думаешь, нас услышат?
– Нет, если не шуметь, а они продолжат в том же духе. Будем надеяться! Весело станет, если они поцелуются и надумают помириться. – Он ухмыльнулся. – Тогда кто кого опередит.
– Я знаю кто, – тотчас сказала Вив.
Реджи притворился обиженным:
– Дайте парню шанс!
Он как-то по-новому ее оглядел, потом протянул руку и зазывно проворковал:
– Иди сюда, красавица моя!
Улыбаясь, Вив помотала головой и осталась на месте.
– Иди ко мне! – повторил он, но она не подошла. Тогда Реджи поднялся, ухватил ее за пальцы и, перехватывая руки, стал тянуть к себе, как матрос, выбирающий канат. – Гляньте на меня! – приговаривал он. – Я утопающий! Мне конец! Я погибаю, Вив!
Он поцеловал ее, сначала легко; поцелуй длился, и оба стали серьезными, почти мрачными. Трепет, мгновеньем раньше поселившийся в ее сердце, разбежался по всему по телу. Казалось, будто каждая клеточка всплыла на поверхность. Его руки гладили ее спину и бедра, обхватывали ягодицы, прижимали еще крепче, и сквозь тонкое платье она чувствовала все выступы, пуговицы и складки кителя. Животом ощутила твердое шевеленье в его брюках. Удивительная штуковина, даже сейчас подумала Вив, привыкнуть невозможно. Бывало, Реджи утягивал ее руку вниз. «Видишь, чего наделала, – шутливо говорил он. – Это все твое. Там написано твое имя». Сегодня он молчал. Оба были слишком серьезны. Они мяли и гладили друг друга, словно каждый изголодался по прикосновениям другого.
Из соседнего номера все еще доносились обрывки голосов. За дверью кто-то прошел, насвистывая мелодию. Снизу раздался удар гонга, призывавший постояльцев на ужин. Они целовались, почти замерев среди этого шума, но Вив казалось, что их окутала буря движений и звуков: прерывистое дыхание, бег крови, скольжение влажных губ, шорох ткани и кожи.
Прижавшись к нему, она задвигала бедрами. Через секунду он отстранился.
– Господи! – прошептал Реджи, отирая губы. – Что ты со мной делаешь!
Она притянула его к себе.
– Не останавливайся.
– И не думаю. Только не хочу кончить, еще не начав. Погоди.
Он сбросил на пол китель, сдернул с плеч подтяжки. Обнял и увлек ее к кровати. Ложе заскрипело, едва на него опрокинулись. Оно подавало голос во всех опробованных местах. Тогда Реджи расстелил китель, и они легли на пол.
Его рука задрала ей подол и заскользила по голым бедрам над чулками. Она подумала, что помнется крепдешиновое платье, порвутся драгоценные чулки с волшебным рукодельем, но прогнала эту мысль. Смялись выпавшие из волос подснежники – пускай. Ноздри уловили противный пыльный запах гостиничного ковра; она представила мужчин и женщин, которые лежали на нем прежде, и тех, кто, возможно, так же лежал сейчас в других номерах, в других домах – всех, кого не знала и для кого они с Реджи тоже были чужими... Внезапно эта мысль возбудила. Реджи навалился; не переставая двигать бедрами, она раздвинула ноги, отдаваясь его тяжести. Забылись война, отец, брат; ее будто выдавили из оболочки, освободили.
Пожалуй, муторней всего было ожидание, к которому Кей так и не привыкла. Когда в одиннадцатом часу объявили тревогу, ей сразу стало лучше. Она потянулась на стуле и, смачно зевнув, сказала:
– Хорошо бы сегодня лишь пару легких переломов. И ничего шибко кровавого; с меня пока хватит кровищи и кишок. И чтоб никого тяжелого. На прошлой неделе я чуть не надорвалась с тем полицейским на Экклстон-Сквер. Нет, пара худеньких девчушек с переломанными лодыжками, и будет.
– А я хочу старушку, – в ответ зевнула Микки. Расстелив спальный мешок, она лежала на полу с книжкой про ковбоев. – Милую бабульку с мешком леденцов.
Только Микки отложила книжку и закрыла глаза, как в караулку вошла Бинки – начальница станции.
– Подъем, Кармайкл! – хлопнула она в ладоши. – Не спать на посту! Сирены, что ль, не слышала? Потеха-то начнется через часок-другой, но поди знай. Как ты насчет того, чтобы прогуляться за горючкой? Хауард и Коул, валяйте за компанию. По пути залейте водой грелки в фургонах. Ясно?
Послышались стоны и чертыханья. Микки медленно встала, протерла глаза и кивнула сослуживицам. Все трое натянули шинели и отправились в гараж.
Кей снова потянулась. Она посмотрела на часы, потом огляделась, ища какое-нибудь занятие, чтобы оставаться начеку, но отвлечься от ожидания. На глаза попалась колода замусоленных карт, которую она взяла и перетасовала. Карты предназначались солдатам – на рубашках были изображены красотки. Колода уже давно служила санитарам, которые пририсовали девицам бороды, усы, очки и щербатые рты.