— Это была его идея? — переспросил со все возрастающим интересом Витлок.
— Да. Он пришел ко мне с этим предложением в прошлом году. По инерции я сперва отверг эту идею, но после некоторых раздумий пришел к выводу, что в этом что-то есть. Видите ли, мистер Витлок, я давно мечтал выставить «Мону Лизу» в Рейксмюсеум хотя бы на один день. И я подумал: если я предоставлю «Ночной дозор» на какое-то время Лувру, то моя мечта, может быть, станет более реальной.
— Значит, Ван Дехн только один раз предложил вам свою идею?
Бродендик пожевал мундштук, обдумывая вопрос Витлока.
— Возможно, он обращался ко мне дважды, я сейчас не помню, во всяком случае какой-то особой настойчивости он не проявлял. Мне бы это запомнилось.
— А когда вы решились на турне, Ван Дехн сам предложил себя в сопровождающие?
— Нет, я сам выбрал его, ведь это была его идея.
Бродендик стряхнул пепел с сигареты в стоявшую у него под рукой квадратную пепельницу.
— По-моему, вы очень заинтересовались Милсом.
— Я просто хочу понять, что произошло. Как и вы, не так ли?
— Послушайте, по-моему, Милс — один из самых порядочных и честных людей. Его репутация безукоризненна. Мое доверие к нему ничуть не поколебалось, и я не собираюсь его преследовать.
— Когда он должен вернуться?
Бродендик взглянул на настольные часы.
— Его самолет должен прилететь сегодня в шесть утра. Я предложил ему отдохнуть несколько дней, но он говорит, что хотел бы сразу выйти на работу. Его можно понять. Сидя дома, от отчаяния и крушения всех своих надежд, связанных с этим турне, он просто спятит.
— Мне бы хотелось поговорить с ним, когда он приедет.
— Я передам ему.
Витлок взял видеокассету и поднялся.
— Спасибо, что уделили мне время. А сейчас как пройти в комнату, которую вы оборудовали для меня?
— Вторая дверь по коридору. Она не заперта.
Когда Витлок ушел, Бродендик какое-то время смотрел на дверь, потом загасил окурок в пепельнице. Мог ли Ван Дехн быть причастным к хищению? Он отверг эту идею как абсурдную и занялся распорядком дня в своем календаре.
На блошином рынке Амстердама, что на Фалькенбургерстрат, было, как всегда, шумно, хотя утро пятницы выдалось сырым и хмурым; продавцы вовсю торговались с местными жителями и туристами, стремясь перед закрытием рынка на выходные продать как можно больше товара. Туристы постоянно совершали одну и ту же ошибку: не сойдясь в цене, они уходили, наивно полагая, что продавец вернет их. Но этого никогда не происходило. Торговец скорее оставит торговлю, чем потеряет лицо, тем более перед иностранцем. Голландцы гордятся своим упрямством.
Грэхем никак не мог понять, почему местом встречи был выбран блошиный рынок. Почему не отель? Толпа дважды разделяла его и Сабрину, и в конце концов она взяла его за руку, когда он стал раздраженно прокладывать дорогу в рыночной толчее. Встреча была назначена на одиннадцать часов у лавки, где продают ткани, в противоположном конце рынка, рядом с Рапенбургерстрат. Этого тоже не мог понять Грэхем. Почему там? Почему нельзя встретиться у входа? Почему надо назначать встречу на этом чертовом рынке, снова и снова спрашивал он себя.
Они добрались до нужной лавки с опозданием на десять минут. Здесь стояла дюжина столов, на которых, казалось, были разложены все мыслимые ткани от тика, льна и ситца до более экзотических шифона, крепдешина и тюля. Двое продавцов сновали между столами, мерили, отрезали и складывали. Судя по пачкам денег, переходивших из рук в руки, и непрекращающимся разговорам с клиентами, дело шло отлично.
— Майк? Сабрина?
Они обернулись и увидели мужчину лет пятидесяти с пепельными седеющими волосами и красивым лицом, дышащим силой. В левой руке он держал черный дипломат, на крышке которого были выгравированы инициалы П.д.Й.
— Меня зовут Питер де Йонг, — представился мужчина и протянул наманикюренную руку. На трех пальцах были золотые кольца.
— Почему для встречи выбрали это место? — спросил Грэхем, пожимая руку де Йонга.
— Через минуту вы все поймете.
Де Йонг предложил им следовать за ним.
— Давайте пройдемся. Пятница не самый хороший день, чтобы толкаться здесь, если, конечно, вы пришли не за покупками.
— Жак что-нибудь обнаружил? — спросил Грэхем, поравнявшись с де Йонгом.
Де Йонг покачал головой.
— Все имена вычеркнуты из списка подозреваемых. Люди Жака проверили их прошлой ночью.
— Значит, возвращаемся? — пробормотала Сабрина.
— Нет. Сегодня утром я долго беседовал с Жаком по телефону, и мы оба считаем, что подделку сделали здесь, в Амстердаме.
— Почему? — спросил Грэхем.
— Два с половиной года назад в одном из домов Амстердама пропала большая, но в общем-то дешевая картина. Больше ничего не взяли, хотя рядом с картиной стояла целая витрина с фарфоровыми статуэтками времен Виллема Тихого. Картина написана неизвестным голландским художником в семнадцатом веке. Ее размер пятнадцать на пятнадцать футов.
— Подходящий размер! — воскликнула Сабрина. — Мошенник мог потом просто убрать часть, которая была отрезана в тысяча семьсот пятнадцатом году.
— Не стоит слишком обольщаться, все могло быть и не так.
— Вы проверили этот вариант? — спросил Грэхем.
— Майк, мне это трудно сделать. Ведь меня здесь знают как бизнесмена. Если я буду интересоваться подобными вещами, я легко раскрою себя.
Де Йонг остановился у начала узкой, мощенной булыжником улочки.
— На этой улочке есть магазин керамики. Он принадлежит Франку Мартенсу — главному скупщику краденого в городе. Если кто-нибудь и знает, что случилось с картиной и кто ее украл, так это он. — Де Йонг посмотрел на Грэхема. — Вот почему я назначил встречу на рынке. Будь у вас даже карта и подробные указания, бьюсь об заклад, вы самостоятельно не нашли бы этот магазинчик.
— Да, похоже на то, — сказал Грэхем, осматриваясь.
Де Йонг открыл свой дипломат и протянул им по завернутой в ткань «беретте», не разворачивая, они положили пистолеты в потайные карманы.
— Мартенс опасен? — спросила Сабрина.
— Обычно он стремится избегать неприятностей, — ответил де Йонг и вытащил из кармана пиджака маленькую записку. — Вот список нераскрытых преступлений, в которых, как мы знаем, замешан Мартенс. Достаточных доказательств его участия ни по одному из них нет, но если возникнет необходимость, этим перечнем его можно припугнуть. А перспектива в третий раз сесть в тюрьму быстро развяжет ему язык.
Сабрине он протянул ключ.
— Это от камеры хранения Центрального вокзала. Когда вы закончите, положите туда пистолеты, а ключ оставьте в регистратуре отеля. Я его заберу. У вас есть мой номер телефона, звоните, если возникнет необходимость. А теперь прошу меня извинить, на двенадцать тридцать у меня назначен ленч.
Он пожал им руки, повернул к рынку и быстро затерялся в толпе.
Грэхем прочитал записку и дал ее Сабрине. В ней были подробности кражи картины, а также перечислено семь ограблений, после которых похищенные вещи были скуплены Мартенсом.
Они поднялись вверх по мощеной улочке к магазинчику, зажатому с одной стороны блинной, а с другой — прачечной. Имя «Ф. Мартенс» стояло на витрине, где была выставлена масса керамических изделий различных форм и размеров. Когда они входили, над дверью звякнул колокольчик. Внутри магазинчик оказался маленьким и грязным. На пыльных полках, которые тянулись по всему периметру, стояли некрашеные керамические горшочки и статуэтки. Грэхем подошел к прилавку и позвонил в колокольчик. За прилавком открылась дверь, и из задней комнаты вышла женщина средних лет, поправляя на ходу на голове платок. Под ним угадывались бигуди.
— Kan ik u helpen? [9] — безразличным тоном спросила она.
— Нам нужен Франк Мартенс, — сказал Грэхем.