Борре громко смеется, обнажая редкие верхние зубы, похожие на зубья сломанных грабель. Затем он снова подносит кружку ко рту и пьет.
Старосте становится невтерпеж, он спешит за угол помочиться. Он идет скорчившись, его бьет дрожь, точно он долго лежал на холодной земле и простыл. Это, видно, утренний озноб одолевает его. Надо бы зайти в дом, надеть армяк. Но он не идет в горницу и не трубит в рог.
Однако Борре поведал еще не все тайны Йону из Брендеболя. Пиво развязало фохту язык, и он снова подзывает к себе старосту.
Прежде хозяином у него был Улоф Строле из Экны, что владел Убеторпом до господина Клевена. Если крестьяне у него отказывались от барщины, их приглашали бесплатно прокатиться верхом. Но лошадку им давали тощую — ни мяса, ни костей, потому что была она сделана из дерева. В усадьбе Экна к ногам крестьянина привязывали железную болванку, а хребет у кобылы был острый, что лезвие ножа. Не больно-то удобно было седоку в этом седле. От такой езды крестьянин долго ходил враскорячку, с ободранным задом. Но уж зато тот, кто хоть раз прокатился на деревянной кобылке, впредь не отказывался от барщины; он долго хромал и походил на птицу с подбитыми крыльями.
Был у господина Строле в Экне и застенок. Там непокорных крестьян охаживали по спине ореховыми прутьями так, что кожа у них висела, точно спутанная пряжа из длинных красных ниток. На спине у них живого места не оставалось, и лежали они на скамье, будто освежеванные телячьи туши. А как спустят с крестьян шкуру, то кидают их в большие чаны с рассолом. Соль въедается в раны. Мокли они в чанах не один день, сохранялись в соли хорошо, не портились, ничего им не делалось. Но те, кому спускали шкуру и кого солили в чанах, после до того покладистыми делались, что дальше некуда. Такие они были смирные да послушные, что не то чтобы на барщину не пойти, а со всех ног кидались любое приказание выполнять, помани их только пальцем. Вот так-то и установили в этих усадьбах мир и покой. А мир — это божья благодать.
Но не прискорбно ли, спрашивает Ларс Борре, что бедняги сами навлекают на себя такие мучения? Не горько ли, что они не слушают дружеских советов? Не обидно ли, что они сами, по своей воле, затевают смуту и своими руками разрушают свое благоденствие?
Йон из Брендеболя, как видно, согласен с фохтом, во всяком случае — не прекословит. Он, верно, слышит участие в голосе фохта, понимает, что тот желает ему только добра. Фохт беседует с ним доверительно, точна с лучшим другом:
— Ты человек рассудительный, Стонге! Ты самый уважаемый человек и округе. Так неужто же ты хочешь стать смутьяном?
Это, верно, утренний озноб одолевает его, думает староста. Приступы озноба накатывают на него один за другим, и он начинает дрожать всем телом. Когда человека одолевает утренний озноб, дрожь пробирает его до самого нутра. Ему не у кого спросить совета, а тут еще холод проникает до мозга костей.
Теперь староста уже понял, что не пойдет он за рогом и не станет сзывать общину.
Ларс Борре осушает кружку и закрывает ее крышкой. Пиво пришлось ему по вкусу, он смачно отрыгивает.
— Господин Клевен не собирался строить застенок в своем поместье Убеторп. Зачем же крестьянам вынуждать его к этому? Почтенные землепашцы Брендеболя должны бога благодарить за добросердечного и милостивого господина и не вынуждать помещика на такие меры.
А ведь есть и иные способы! Фохт снова показывает на пояс. Хороший способ — зажать пальцы строптивцу в пистольные замки. Такой способ был в ходу у юнкера Ульфсакса[18] из Усабю, где Борре служил в молодости. Крестьянину зажимают пальцы в замок и отпускают его на все четыре стороны. Ступай себе куда знаешь. Но он не находит себе покоя ни днем, ни ночью. Просто диву даешься, до чего неуемным становится человек с пистольными замками на пальцах. Бегает он без устали взад и вперед и не знает отдыха. А если не образумится через два дня, пальцы ему прикручивают чуть покрепче. И на другой же день смутьян является к помещику и смиренно молит, чтобы с него сняли пистольные замки. Он обещает вперед быть во всем покорным своему господину, и те, кто видит его раздавленные, набухшие кровью пальцы, нисколько этому не дивятся… Только к чему навлекать на себя такие муки? Отчего бы не жить в ладу с помещиком? Что может быть лучше мира?
18