Кучка крестьян медленно бредет от деревни к поместью. Они не отстояли своих вольностей, когда пришло время, а теперь ждут помощи, откуда бы она ни пришла. В годы лихолетья косили по деревням священный огонь. Может, где-нибудь зажгут его и теперь? Может, его уже носят по деревням?
Они идут по свободной миле дорогой рабов. Стучат деревянные башмаки, идут подневольные мужики.
Множество всякого люда ехало в эти дни по дорогам, ведущим в столицу королевства. Разодетые, ехали с шумом и грохотом, с пышной свитой родовитые дворяне из замков и поместий. Ехали молчаливые люди в черных рясах из пасторских усадеб, ехали купцы и ремесленники из торговых городов. Все они должны были встретиться в столице королевства. Ехали все сословия, направляясь по всем дорогам в Стокгольм, где повелением ее величества королевы в день Ивана Купалы, в лето тысяча шестьсот пятидесятое созывался сословный собор.
Среди путников были также и выборные от крестьян в серых армяках. Их дорожные коробы были наполнены караваями, туесками с маслом, ломтями солонины, бочонками с селедкой, кругами сыра. Припасов должно им хватить на все время, что будет длиться собор. Это хмурые, молчаливые люди. Но, повстречав на дороге дворян, они становятся еще мрачнее. Нелегка дорожная поклажа, но тяжелее всех она выборным из Смоланда, Грозное напутствие получили они от своих земляков: если выборные не привезут весть о том, что у дворян отобрали крестьянские наделы, то пусть лучше и носа не кажут в родные места! Упаси боже того, кто привезет иную весть! И потому выборные из Смоланда еще угрюмее и мрачнее видом, нежели другие их собратья из крестьянского сословия.
Первый сановник королевский, великий риксканцлер[24], сказал как-то о крестьянах: «Они мне все равно что братья», Может, припомнить ему эти слова на сословном соборе? Но королева сказала, что для нее «лучший крестьянин тот, у кого семь узлов на вожже да семь дыр на шапке».
Выборные из Смоланда везут королеве Черстин гостинец в дорожных коробах: мякинный хлеб, замешенный на соломе, почках и пырее. Раскроют они свои коробы перед ее величеством и станут ждать от нее помощи.
Но нынешним летом пущен по деревням Вэренда штафет[25]. Откуда начался его путь, про то никому не ведомо. Видно, послали его крестьяне какой-нибудь деревни, воротившись однажды вечером с барщины на господском поле. Тяжким, как никогда, показался им путь из поместья в деревню, и захотели они воли. И сговорились они послать штафет своим собратьям, что разделяют их участь. Вырезали на нем все положенные меты и кровью своей поставили на нем родовые знаки; каждый крестьянин поймет, что они означают, и не откажется передать штафет дальше. Доска, обожженная с одного конца и окровавленная с другого, — это призыв, посланный собратьям в беде. И, так же как когда-то несли священные смоляные факелы, несут они теперь штафет.
По деревням Вэренда пущен штафет; день и ночь скачет по дорогам гонец со штафетом. Он скачет по деревням Вэренда, как скакали бесчисленные гонцы до него; он держит путь по солнцу, он скачет с востока на запад, от деревни к деревне, от прихода к приходу, от уезда к уезду.
Подобно священному огню, штафет день и ночь в пути. Штафет послан! Штафет идет! Принимай штафет! Скачи! Скачи! Нынче же в ночь!
В троицын день прибывает штафет в Усабю, имение Ульфсаксов, и в тот же день он поспевает в Хусебю, имение Юлленйельмов. А затем берегом Салена его везут в Энгахольд и Спонингсланду, откуда новые добровольные гонцы скачут с ним в Бергквару. Штафет нельзя задерживать — всякий, кто берет его в руки, должен не мешкая передать его дальше.
Ясен кровавый знак на доске: кто задержит штафет у себя, тот предатель, и расправляться с ним должно как с предателем. Затем штафет прибывает в Бергквару, где многие деревни находятся под властью дворянского рода Спарре, а отсюда его пересылают через Ойабю в Крунуберг, огромное королевское имение с сотнями податных хозяйств; и здесь многочисленная толпа крестьян принимает весть.
День и ночь скачет гонец с тайным штафетом; штафет переходит из рук в руки, он призывает людей в серых армяках, что собираются на заре в господском поместье: «Отказывайтесь от барщины! Громите помещичьи усадьбы! Расправимся с помещиками! Добудем себе волю!» Большинство крестьян штафет поднимает на борьбу, и они радостно распрямляют спины; но иных штафет страшит, и они застывают, боясь обжечь пальцы об это опасное пламя. Но и те, и другие повинуются наказу и передают его дальше, ибо штафет имеет власть даже над малодушными. Алый родовой знак, кровь собратьев, заставляет их повиноваться призыву: «Штафет послан! Штафет идет! Принимай штафет! Скачи! Скачи! Нынче же в ночь!»
24
25