– Неужели ты не понимаешь? Ведь ты должна понимать!
– Выходит, что не понимаю, – ответила Тея, и это было чистейшей правдой.
– Ты моя, Тея. Гриффин подарил тебя мне.
– Ну, это я уже слышала. Гриффин вечно дарил меня тебе. Это была его самая страшная угроза, какую он только мог придумать.
– Тея!
– Спи! – Она взяла его за обе руки и положила их ему на грудь в уверенности, что они там и останутся, но Диллон тотчас снова потянулся к ней.
– Тея, нам надо поговорить, – настаивал он, не сводя с нее глаз.
«Поговорить?» – удивилась про себя Тея. Разве можно спокойно говорить с человеком, который смотрит на тебя такими печальными глазами, а прикосновение его теплых рук будит непрошеные воспоминания? Тея высвободилась из объятий Диллона и стремительно вышла из комнаты.
Глава 3
Проснувшись, Тея различила в кухне голоса. Это сбило ее с толку, потому что там никого не должно было быть.
– Нет, крошка, – умолял мужской голос. – Не корми своего бедного старого папулю кашкой! Этим утром ему совсем не хочется кашки. Ну подожди… ммм… какая вкусная овсянка, моя милая. А теперь и ты съешь немножко.
На мгновение воцарилась тишина, а затем высокий детский голос произнес:
– Па!
– Что, моя хорошая? – спросил мужской голос. – Ну съешь еще чуть-чуть. Вот молодец!
Тея даже не стала искать халат. Ворвавшись в кухню, она увидела, как Диллон протягивает Кэтлин очередную ложку овсяной каши.
– А вот и наша мамочка, – сказал он малышке. – Доброе утро, Тея. Хорошо выспалась? – спросил он ее, как будто вчерашней сцены не было.
– Я?! – удивленно воскликнула Тея, и Диллон заметно сник.
«Не иначе как страдает с похмелья», – подумала она.
Диллон дал девочке попить.
– Что это ты, скажи на милость, делаешь?
– Мы… – ответил он, вытирая Кэтлин рот, – мы завтракаем, моя дочь и я. У нас тут есть еще немного жареного бекона. Хочешь, сделаю тебе сандвич?
– Не хочу. Признавайся, чем ты ее накормил?
– Кашей, – ответил Диллон и уточнил: – Овсянкой. С апельсиновым соком.
– Она не любит овсянку.
Обожаемое единственное дитя тотчас уличило родную мать во лжи, с видимым удовольствием проглотив полную ложку.
– А где ты взял апельсиновый сок? У меня не было никакого сока! – не унималась Тея.
– Будет тебе, Тея, – попытался успокоить ее Диллон. Он как ни в чем не бывало продолжал кормить дочь. – Если для тебя это так важно, так и быть, раскрою секрет.
– Вовсе не важно! – огрызнулась Тея, хотя по ее голосу было ясно, что это не так. Диллон поморщился. – Так что ты мне собирался сказать?
– Ну, мы кое-куда зашли, – начал Диллон, готовый к тому, что Тея снова обрушится на него с упреками.
– Кто это мы? – строго спросила Тея. У нее внутри все похолодело.
– Вот эта малышка, – Диллон, указал на Кэтлин, – и я. Кстати, ты мне так и не сказала, как ее зовут.
– Куда вы с ней ходили?
Тея буквально кипела от возмущения: Господи, как он осмелился тащить куда-то ее ребенка?!
– В лавку к Родди.
– К Родди?! – ужаснулась она, будто это была не бакалейная лавка, а какое-то злачное место.
– Именно туда, – спокойно подтвердил Диллон. – Эта крошка меня попросила, и я не мог ей отказать, – добавил он.
– Ах вот как, попросила! – возмутилась Тея и запнулась. До нее дошла вся нелепость этого утверждения. Она перевела взгляд на дочь – Кэтлин радостно ей улыбнулась. Ладно, где бы они ни были, малышке от этого хуже не стало.
– Представь себе, – Диллон даже бровью не повел, – так и сказала: «Папа, у нас нет сока». И мы пошли его купить. А что еще нам оставалось делать?
Посмотреть на него – сама невинность. Тея переводила глаза с одного на другого и не знала, как ей реагировать, но при виде двух невиннейших улыбок гнев ее потихоньку остыл.
– Ты говоришь, попросила, – повторила Тея.
– О да! – подтвердил Диллон. – На гэльском языке.
– На каком? – Тея расхохоталась помимо своей воли, но уже в следующее мгновение ей стало не по себе: подумать только, она в очередной раз стала жертвой этого змея-искусителя. – Понятно, – ответила она вслух. – Странно, что она не сообщила тебе свое имя. На гэльском.
Диллон снова расплылся в улыбке, что называется, от уха до уха. Тея уже давно не видела его таким. Она не удержалась от соблазна и заглянула ему в глаза. Казалось, они постоянно меняли свой цвет. Похоже, что Диллону приятно оттого, что она на него смотрит!
Тея нахмурилась. Меньше всего ей хотелось быть объектом его интереса.
– Она не сказала, как ее зовут, чтобы не обидеть маму, – продолжал Диллон. – Ей, видите ли, не хочется занимать ничью сторону. По ее словам, только мама может представить нас друг другу, как полагается. Если, конечно, захочет, – добавил он уже со всей серьезностью, глядя Тее в глаза.
Тея ничего не ответила.
– Она знает, кто я такой? – через некоторое время спросил Диллон, и Тея почувствовала, как в ней снова закипает злость.
– Нет, не знает, – сухо ответила она.
– Она называет меня «па», – настаивал Диллон.
– Па! – воскликнула Кэтлин, будто услышав подсказку.
– Это еще ничего не значит. Подумаешь, «па»! Просто бессмысленный набор звуков. Все дети в этом возрасте издают что-то похожее.
– Па! – вновь воскликнула Кэтлин, на сей раз протягивая к Диллону ручки.
Тея стояла не шелохнувшись.
– Будь добра, – обратился к ней Диллон, – скажи, можно ли бессмысленному набору звуков взять ребенка на руки?
– Нет! – отрезала Тея.
– По крайней мере пока ты будешь одеваться, – предложил Диллон, и его глаза скользнули по ее телу.
Тея посмотрела на свою ночную рубашку – этот наряд даже с большой натяжкой нельзя было назвать откровенным, но стоило Диллону обратить на него внимание – и он тотчас показался таковым.
– Я сейчас вернусь, – сказала Тея, – а ты побудь здесь.
«О Боже!» – повторяла она про себя, торопясь к себе в спальню. «О Боже!» – опять вырвалось у нее, когда она увидела себя в зеркале. Ее волосы, длинные и от природы волнистые, в этом сыром климате стали абсолютно непослушными. Несколько часов беспокойного сна – и она похожа на горгону Медузу.[1] Но сейчас не время расстраиваться по этому поводу, есть проблемы и посерьезнее. Например, что делать с этим Камероном? Накануне он явно выпил лишнего, а протрезвев, изо всех сил старается изобразить доброго папочку. С одной стороны, жестоко запрещать Диллону видеть девочку, но с другой – кто поручится, что он снова не бросит их, а малышка может привыкнуть к нему.
«Не хочу привязываться к нему, – внезапно подумала Тея. – А как устоять, когда перед тобой истинный силки Камерон! Любая женщина почувствует это, стоит ей хоть немного побыть в его обществе!» И вместе с тем он казался потерянным и одиноким.
– О Боже, что мне делать?! – прошептала Тея и принялась приводить волосы в порядок. – Тея, Тея, – твердила она сквозь зубы. – Да ни один силки даже не посмотрит в твою сторону. Ну и вид… словно ты сто лет не причесывалась.
Наконец ей удалось заплести их в длинную косу. Она надела лиловый свитер такого оттенка, который, пожалуй, не идет тем, у кого каштановые волосы. Ее тетя Мэри Энн наверняка пришла бы в ужас.
Тея вздохнула, и на нее накатила волна ностальгии, но тоска по родине никогда не бывала долгой в этом суровом краю. Повздыхав, Тея натянула свои повседневные джинсы – чтобы Диллон не подумал, что она нарядилась специально для него. Однако женская натура все-таки взяла верх, и Тея слегка подкрасила губы. Она ни за что не стала бы этого делать, если бы не та стройная блондинка с модной стрижкой, что приезжала сюда накануне.
Когда Тея вернулась на кухню, Диллон, поглощая бекон, читал местную газету, умудряясь держать Кэтлин на руках. Волосы его были перепачканы овсянкой.