— Звездный бульвар… Знаешь?
— Там, у киностудии, что ли?
— Нет, у кинотеатра «Космос»… Эта Русанова, она всегда сидит памятником самой себе?
— С ней в компании не приходилось… Ее Нойман пригласил, консультировался у нее с партией песцов… А штучка с секретом! Живет без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата скудная. И ни на кого в упор не глядит. Попробуй, но если хотя бы разрешит, проводить — я почтительно сниму шляпу!
Гросс был в приподнятом настроении, подойдя с бутылкой, восполнил недостачу в емкостях беседующих.
— Не есть хорошо отделяться для деловых бесед. На это будет время завтра… Камрады, прошу поднять бокалы за прекрасных дам, украсящих наше общество!
— Хох! — поддержал Нойман воодушевленно.
Шувалов посмотрел на Елену Андреевну, та глядела на входящих в номер мужчину и женщину, а Владимир Семенович Барков, от двери обозрев собравшихся, сказал своей спутнице:
— Ну вот, Зоечка, опять придется всех догонять, а ты будешь в претензии… Здравствуйте, кого не видел!
— При мне можешь сколько угодно, ты ведь без меня норовишь! — Зоечка проговорила это, улыбаясь остальным, всплеснула руками. — Ритуля, что за платье! До чего я рада вас видеть, девочки…
В магнитоле хрипловато шелестела про амор итальянка. Шувалов поставил рюмку, пересек комнату и остановился перед Русановой. Та вздохнула и поднялась.
— Новые гости, новые возлияния, — сказал Шувалов, когда повел в танце партнершу. — Вы не устали?
— Это Барков, наш старший товаровед и мое непосредственное начальство… У меня понурый вид?
— Вид, радующий глаз. Просто я несколько сник от обилия впечатлений. Может быть, нам уйти потихоньку? Через часок.
— Уже — нам? — усмехнулась она. — Не знаю, нам ли, но я уйду очень скоро.
Ветер раскачивал на столбе фонарь под жестяным колпаком, и желтое пятно света то и дело выхватывало из темноты угол дощатого забора.
За забором взлаяла собака, услышав чьи-то шаги: двое людей, пройдя вдоль забора, пересекли световое пятно, направились к продуктовой палатке поодаль.
— Привет, Любушка, пивца не осталось? — искательно спросил один, облокотясь на узкий прилавок перед оконцем.
— Хватился на ночь глядя. — Продавщица убрала с витрины какие-то банки. — Закрылась я… И тебе пора! Жена ждет сидит, а он пиво к ночи ищет.
— Да я так… Веселее было б до остановки топать.
— Ну и пошли уже, Вить, — позвал любителя пива его спутник. — Чего зря ля-ля разводить.
— Ладно, счастливо, Люба…
— Идите-идите… Завтра все равно к открытию прискачете.
Продавщица окинула взглядом оставляемое хозяйство, сунула вглубь за ящики какую-то коробку и опустила навесную раму на оконце.
И в это время оттуда, где лаяла за забором собака, вышел еще один человек.
Сгорбившись и приволакивая ногу, подошел к палатке, постучал в стекло:
— Простите… Мне бы пачку чая, если можно. Пожалуйста.
— Ну закрыто же, господи! — вознегодовала Люба из-за стекла. — Одним — пива, этому — чаю, что я вам, всю ночь дежурить буду? Да и нету его, один кофейный напиток… — И вдруг сжалилась, рассмотрев за стеклом лицо старика. — Будете брать? Мне ждать некогда.
— Нет-нет, я бы чаю… Спасибо. Извините.
Старик отошел от палатки, на самом краю колеблющегося фонарного пятна остановился, сунув в рот сигарету, охлопывая карманы, искал спички.
Из темноты выдвинулась рука с зажигалкой.
— Н-ну? — спросил поднесший огня. — Будешь прикуривать, Маркин, или к себе позовешь? Хотим послушать, кто Шмеля прибрал…
За спиной говорившего темнела другая фигура, старик обернулся к палатке — продавщица уже вышла и навешивала замок.
— Я… Откуда вы нашли, где я? — Лицо старика передергивалось, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. — Как… прибрал… Кто? Я ничего не знаю, подождите. У меня болит сердце, мне плохо.
— А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла… Ты не придуривайся, а шагай к месту, пока прямо тут не оставили. Ну!
Качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка, откуда-то издалека донесся низкий сигнал электрички.
Старик, сгорбившись еще больше, пошел в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.
— Самые высокие цены обычно итальянцы дают, — рассказывала Русанова. — Особенно, когда доходит до модных мехов.
— Это какие же?
— Рысь, серебристо-черная лисица, норка, как прежде… Всегда в цене соболь, он только на нашем аукционе представляется. Входит в моду светлый хорь.
— Хорск? — удивился Шувалов. — Вот уж никогда подумать не мог! А вы какой мех любите?