— Без четверти восемь! Ах, я с ума сойду! с ума сойду!.. Ведь он должен был прийти непременно… Я была в этом уверена после его письма… Ему нужны деньги, я бы ему заплатила… Боже мой… Боже мой…
Она ходила по гостиной, прежняя ее легкая изящная походка сменилась нервными неуверенными шагами.
Она резко нажала кнопку звонка:
— В конце концов, чем я рискую? Сейчас спрошу…
Звонок еще раздавался, а дверь гостиной уже распахнулась, и почтительный голос вымолвил:
— Мадам что-нибудь угодно?
Г-жа де Бремонваль, даже головы не повернув, резко спросила:
— Ко мне никто не приходил?
— Нет, мадам, никто.
— Хорошо. Мне должны принести кое-какие покупки, как только придут, дайте мне знать… даже если уже соберутся гости.
— Хорошо, мадам.
— Можете идти.
Дверь бесшумно закрылась и г-жа де Бремонваль вновь погрузилась в раздумье, еще более печальное, еще более горькое!..
Но правду ли сказал своей хозяйке дворецкий? Верно ли, что его никто не просил оказать любезность и провести к г-же де Бремонваль? Если бы красавица Матильда могла увидеть лицо своего дворецкого после того как он закрыл за собой дверь гостиной, она бы несомненно вздрогнула! Она бы, несомненно, что-то заподозрила… Дело в том, что г-жа де Бремонваль, хоть и жила в ошеломляющей роскоши, никогда не интересовалась теми, кто ее обслуживают. Управляющему, человеку, заслуживающему всяческого доверия, были поручены все хозяйственные заботы как в парижском особняке, так и в поместье г-жи де Бремонваль в Бретани. Она же своих слуг почти не знала в лицо. Накануне она едва обратила внимание на то, что дворецкого заменили, и его место занял другой.
— Мадам, — сообщил ей управляющий, — мне пришлось взять другого дворецкого, так как наш заболел.
Г-жа де Бремонваль в знак согласия кивнула с равнодушным видом, заранее зная, что ее прием от этой замены не пострадает, так как Париж располагает большим числом хороших слуг. И впрямь, дворецкий, которого нанял управляющий, отлично разбирался в своем деле. Более того, его внешний вид сразу же располагал в его пользу. Гладко выбритое лицо со строгим выражением, слегка лысеющее темя человека, которому уже под шестьдесят, — как говорится, внешность была под стать роду занятий.
В то время как г-жа Бремонваль волновалась из-за того, что тот, кого она с такой тревогой ждала, все еще не приходил, дворецкий шел по коридору и улыбался, а дойдя до буфетной, тихо произнес:
— А как же, черт возьми, приходили! Да, красавица моя, приходили к вам, но, похоже, я не был бы самим собой, если бы не сумел разгадать ваши хитрости, помешать вашим коварным замыслам… Да, черт возьми! Спрашивали вас, но дело-то имели со мной…
Что же хотел сказать этот странный слуга?
Двадцатью минутами раньше, когда г-жа де Бремон еще занималась последними деталями своего вечернего туалета, Октав, главный камердинер, обратился к дворецкому:
— Взгляните-ка… там, у входа для слуг, какой-то человек спрашивает госпожу…
Дворецкий, умело раскладывавший в это время фрукты в большой чаше, прервал свое занятие и с величавым достоинством направился к служебному входу. Там стоял долговязый парень, невероятно тощий, державшийся робко и даже боязливо и говоривший отвратительным языком жителя парижского предместья.
— Что вам угодно? — спросил дворецкий.
— Мне вот что надобно, — ответил парень, — с хозяйкой три минутки потолковать…
— Вы хотите повидать мадам? По какому поводу?
— Еще чего! У меня к хозяйке разговор, не к тебе.
Этот краткий и не очень-то вежливый ответ парня величественному дворецкому вызвал у остальных присутствующих тут слуг легкую улыбку. Сейчас этот достойный человек обернется и с возмущением прикажет одному из лакеев вышвырнуть за дверь нахала, который позволяет себе так выражаться.
Но ничего подобного не произошло. Напротив, дворецкий тихим голосом спросил, весьма любезно ул ыбнувшись:
— Ваше имя Фонарь, не так ли?
Эгот короткий вопрос вызвал отчаянное смятение у того, кто и впрямь носил это прозвище.
— А? Чего? — сказал он, отступая на шаг, будто собираясь бежать отсюда. — Во-первых, не ваше дело это… идите, идите… скажите про меня хозяйке… и не лезьте в мою тарелку… каждому свое жаркое дорого…
Дворецкий стал еще любезней: