— Вот послушайте! Вы будете смеяться, я вам забавную шутку сейчас скажу: представьте себе, что двое полицейских обнаружили экипаж, обыкновенную извозчичью карету, не брошенную на улице, но издающую весьма подозрительный запах… начнется расследование, осмотр и т. д. И притом без малейшего промедления, а все потому, что жалоба или, точнее, замечание, будет передано в службу Сюртэ. А вот на этот раз, прежде чем сообщить о странном запахе в повозке, комиссариат Отэй отправил ее в загон. Это ведь для них главное, верно? Итак, поскольку им, в комиссариате Отэй, пришлось составить рапорт, который пришел непосредственно в мой отдел, и поскольку этот рапорт необходим мне для моего бумажного царства — никогда служба Сюртэ не будет поставлена в известность о примечании насчет дурного запаха. Полицейские свое донесение представили, с них больше спросу нет. А уж кучер-то вряд ли подаст жалобу. Ему на всю эту историю наплевать, даже если он ни в чем не замешан… Что касается меня…
— Что касается вас, вы умываете руки?
— Нет, нет, но мне не положено составлять новое донесение.
Фандор рассмеялся:
— Господи, до чего это глупо, вся эта административная возня… Вы согласны со мной?
Чиновник, человек честный, покачал головой.
— Меня, знаете, это кормит, — ответил он, — мне не к лицу ругать администрацию!
«Зловредная штука — это репортерское житье: ведь никогда не приходится посещать людей, живущих по соседству. Нашлась карета с трупным запахом, мне приходит в голову заняться этим делом — бац! — оказывается, я напал на какого-то Тарполэна, который живет у черта на куличках, на улице Фландр тридцать два! Куда как весело тащиться па улицу Фландр! Ладно, вот дом 37, теперь уже близко… Это еще что? Это еще что? Неужели дом 32 стоит на этом пустыре? Зловещего вида пустырь… идеальное место, чтобы выращивать шампиньоны или резать горло банковским служащим!»
Когда Жером Фандор вышел из здания Префектуры, у него не возникло ни малейших колебаний.
Несмотря на то, что в течение многих месяцев он в какой-то степени был оторван от своей профессии журналиста, Фандор в душе оставался все тем же рьяным репортером, охотником за интересными новостями, который чует нюхом, угадывает, а если надо — придумывает разнообразные детали, из которых может возникнуть сенсационная статья.
Утром, просмотрев в редакции своей газеты «Ла Капиталь» бюллетень Агентства Гавас, Жером Фандор тотчас же решил: «Карета, пахнущая трупом, — тысяча чертей, в этом что-то есть!»
И так как ум его был острым, а воображение — пылким, он быстро сообразил, что подозрительно пахнущая повозка была обнаружена неподалеку от Сены, а ведь как раз на Сене-то и появлялись таинственные, будоражащие рассудок светящиеся пятна! И хоть это было вовсе невероятным, хоть ничем нельзя было объяснить эту, в какой-то степени нелепую мысль, Фандор был убежден, что необходимо найти связь между найденной каретой и светящимися пятнами.
Журналист и пошел разыскивать извозчика Тарполэна, потому что в глубине души его жила уверенность, что разговор, на который он рассчитывал, прояснит волнующую загадку сияния, которое так часто бывало замечено на водах Сены.
«Извозчик, — уговаривал сам себя Фандор, не надеясь полностью на благоприятный исход будущей беседы, — извозчик, это человек положительный, человек, живущий своим домом, знающий, куда едет, осведомленный о разных разностях, ибо, в силу своей профессии, проводит время на улицах города, а поэтому наблюдает, замечает, угадывает такие происшествия, о которых окружающие и понятия не имеют. Черт побери! Провалиться мне на этом месте, если из разговора с извозчиком я не почерпну каких-то любопытных подробностей».
Размышляя таким образом, Фандор без устали шел вперед широким быстрым шагом, который был ему свойствен, ибо нет на свете человека более непоседливого, чем журналист, вопреки общему мнению, что он ведет сидячую жизнь.
На улице Фландр, где в это время мелькали только тощие подростки, игравшие в шары после школы до того часа, когда родители подзатыльниками загонят их домой, Фандор мог чувствовать себя совершенно свободным и готовым действовать по своему усмотрению.
Но по мере того, как он шел по этой улице, он хмурился и раздосадованно ворчал, уже проклиная задуманный репортаж: «Дела идут как нельзя лучше, оказывается, на этом пустыре действительно значится дом 32, но нет ни одной души, у кого бы справиться, кто там живет и как туда войти. Если бы только увидеть, что там, за этим забором!»
То место, которое журналист издалека принял за пустырь, было огорожено высоким забором из просмоленных досок, окрашенных в черный цвет. Ни единой щелочки, через которые можно было бы взглянуть, ни единого отверстия, куда прильнуть глазом.
— Все-таки, — пробурчал Фандор после того, как прошел вдоль забора, не увидел ничего, достойного внимания, и к тому же несколько раз ударил по нему тростью, в надежде, что кто-то появится. — Все-таки, если в Префектуре приняли такой адрес — улица Фландр, дом 32, — значит, на улице Фландр в доме 32 проживает некто Тарполэн, разве только…
Фандор внезапно остановился на этой безлюдной улице, охваченный сильным волнением. Ему вдруг припомнились таинственные, наводящие жуть рассказы, которые когда-то передавались шепотом из уст в уста по всему Парижу.
«В свое время, — думал Фандор, — когда я был еще мальчишкой, разве мало было разговоров о Ночном Извозчике? О коляске, якобы известной всем убийцам, в которой круглый год увозили неизвестно на какое кладбище, трупы убитых? А вдруг в этих россказнях была хоть крупица правды? А вдруг этот Ночной Извозчик существовал на самом деле? Существует и поныне?.. И я напал на его след?»
Но журналист тотчас же высмеял свое предположение. «Да я с ума сошел, — подумал он, — ни на какой след я не напал, если даже не могу найти, где живет пресловутый Тарполэн».
Надо было поразмыслить, наметить план поисков. Фандор недолго колебался: «Этот Тарполэн, если вообще существует некий Тарполэн, — извозчик, а извозчик это не только человек, который правит лошадью и возит седоков, это главное, человек, у которого есть свой трактир. Нет такого извозчика, у которого бы не было неподалеку от каретного сарая излюбленной забегаловки. Я не нашел Тарполэна, но я найду хотя бы его трактир».
Фандор быстро прошел улицу Фландр в обратном направлении, заходя по очереди в четыре или пять кабаков, находившихся поблизости.
— Мадам, вы не знаете извозчика Тарполэна? Я его ищу по поводу вознаграждения за найденную вещь…
Повсюду мне отвечали:
— Нет, месье, такого не знаем.
— Гм! — ворчал Фандор, расстроенный пятой неудачной попыткой, — неужели этот субъект дал Префектуре вымышленный адрес? Это дело серьезное, но маловероятное… Полиция тщательно следит за всеми парижскими извозчиками… Тогда что же?
Фандор не хотелось действовать смелее, чтобы не «засветиться», поэтому он не стал расспрашивать консьержей тех зданий, которые стояли вокруг пустыря под номером 32 на улице Фландр; он уже собирался уйти, как вдруг увидел в глубине отсыревшей подворотни, под железным навесом, маленькую распивочную весьма неряшливого и подозрительного вида под вывеской «Прачечная».
Фандор осмотрел этот притон снаружи.
«Нет, — подумал он, — это не распивочная для извозчиков, это бар для апашей… вполне возможно, что мой Тарполэн с его пахнущей смертью пролеткой не самый честный из честных людей! Ладно, войдем, а там видно будет!»
Но если в остальных трактирах Фандор без колебаний спрашивал, не знают ли там извозчика Тарполэна, то здесь он понял, что в этом вертепе надлежит держаться похитрее. Он вошел туда враскачку, сдвинув на затылок котелок, из-под которого выпустил растрепанную прядь. Медленно приоткрыв дверь в бар, он тут же ее захлопнул ударом ноги, выкрикнул, как это принято в такой среде: «Доброго здоровья, дамы-господа!» — и облокотился о стойку.
Хозяйкой бара была, по всей видимости, привратница прачечной. В ее лавке, а вернее — в ее конуре, превращенной в лавку, находился к приходу Фандора только один тощий субъект, занятый пересчитыванием монет по два су, которые он складывал в рулончики по десять штук в каждом.