Он все поглядывал туда, где только что стоял таинственный незнакомец, пока не убедился, что плиты набережной там, где незнакомец предлагал собаке мясо, запачканы кровью.
Журналист размышлял: все-таки это странно, ничего более странного не придумаешь, чтобы бродячая собака, искавшая, видимо, что поесть и где приткнуться, вдруг отказалась от мяса, которое ей любезно предлагают…
Это и было, собственно, основным в беспокойных размышлениях Фандора.
«Собака отказывается от мяса, — думал он, — ну, это в романе можно прочитать; мясо в таком случае должно быть отравленным, да ведь и на деле собаки часто попадаются на отравленное мясо… Значит, не этим можно объяснить, но тогда чем же? Вообразить, скажем, что это не обыкновенное мясо, а такое, что хорошая собака его есть не станет… гм!.. загадочно… и потом, как случилось, что прилично одетый человек, пусть даже хамоватого вида, таскает в карманах куски свежего сырого мяса? Нет, решительно, все это очень странно…»
Раздумывая таким образом, он шел по набережной, следя издалека за незнакомцем, уводившим собаку.
Внезапно он остановился, побледнев… Да, он был бледен, как мертвец, Жером Фандор, и крупные капли пота катились у него со лба.
«Что же это такое… чудится мне, что ли? Ясно ли я видел? Нет, я ошибся, наверняка ошибся… Это мясник. Никто иной, как мясник…»
Журналист повернул назад, разглядывая камни набережной.
«Куда он бросил этот кусок мяса?»
Фандор увидел на камнях расплывшиеся звездочками капли крови.
«Он стоял здесь, черт возьми! Вот и следы… Да, это там! Он, должно быть, бросил этот кусок мяса в Сену…»
Фандор стоял неподвижно и пристально смотрел на красные капли. Потом он тряхнул головой.
«С ума я схожу, — повторял он, — все эти дела ударили мне в голову, мне повсюду чудятся ужасы и преступления… Нет! Нет! Я ошибся! Я просто не разглядел!..»
На мгновение он умолк, пытаясь отвлечься, но это ему не удалось. И он повторял, сжимая кулаки:
«И все же, все же, когда он наклонился, чтобы обвязать платком эту злополучную собаку, я увидел под распахнувшимся жилетом рубашку в красных пятнах, в пятнах крови… Ах! Ну и страшный же субъект!»
Наконец совсем стемнело. Фандор уже терял терпение — больше четырех часов прогуливался он вдоль берега, ожидая чтобы кто-нибудь сошел, наконец, с баржи «Жанна-Мари».
«А может быть, на борту никого нет? — подумалось ему. — Ладно! Пойдем ва-банк!»
Журналист, так и не сумев вернуть обычное свое хладнокровие после встречи с таинственным незнакомцем, ускорил шаг и ступил на доску, соединявшую баржу с набережной наподобие хрупких сходней.
— Эй, там! — крикнул он. — Есть там кто-нибудь на борту «Жанны-Мари»?
На его голос одновременно вышли на палубу два человека.
Один из них оказался на носу — это был папаша Дени, который до сих пор дремал там, на полу, в растяжку.
Он спросил:
— Что вам надо?
Фандор стоял на сходнях.
— Это вы — хозяин «Жанны-Мари»?
— Он самый, а что вам нужно?
В этот миг Фандор пожалел, что не оделся поприличней. Видимо, хозяину баржи не пришелся по вкусу его наряд безработного. Однако, набравшись нахальства, он ответил:
— Кое-что спросить нужно.
Папаша Дени сделал несколько шагов.
— Так что же вы, поднимайтесь на борт, не стойте тут, — крикнул он. — Пройдет какое-нибудь судно, вас тут же волной сбросит в Сену, а в такой темноте…
Фандор только этого и ждал. Он быстро пробежал по дрожащей доске и ступил на палубу «Жанны-Мари».
— Не очень-то светло, — признался журналист. — как бы мне и без волны не свалиться в воду.
— Подождите, я фонарь принесу.
Папаша Дени спустился вниз. Фандор стоял неподвижно на узком борту баржи. Машинально скинув взглядом палубу, на которую падал слабый отблеск горевших на набережной фонарей, он заметил, что его пристально рассматривает молодой парнишка, стоящий на корме «Жанны-Мари».
«Черт! — подумал Фандор, — Уж не тот ли это юнга, о котором говорил Бузий?»
И долго не раздумывая, он шагнул по направлению к юноше.
И тут случилось нечто очень странное. Не успел Фандор сделать шаг-другой, как парнишка внезапно прижал руку к груди, сдерживая возглас, попятился, оступился на низком борту баржи и упал в воду, сильно ударившись головой о штурвал.
— Тысяча чертей! — крикнул Фандор. — На помощь!
Папаша Дени как раз в это время вылезал из трюма с фонарем в руке.
— Что случилось? Что случилось? — закричал он в свою очередь, с удивлением глядя, как Фандор бежит, сломя голову, на корму баржи.
— Ваш юнга упал в воду!
— Мой юнга?
Папаша Дени остановился.
— Ну, если дело в нем, нечего беспокоиться! Он плавает как рыба… и потом, послушайте-ка, я ведь знаю, куда он отправился… Пристрастился мальчишка к этому делу… Вон, смотрите! Он ведь, знаете ли, не упал, а сам прыгнул…
Фандор посмотрел туда, куда указывал папаша Дени.
В кромешной тьме он не мог разглядеть упавшего в воду юнгу, который, должно быть, как уверял папаша Дени, преспокойно плыл к берегу, ко зато на самой середине Сены он увидел, с изумлением и ужасом увидел световое пятно, то самое необычайное световое пятно, на которое уже однажды смотрел с моста Пти-Пон!
Глава 14
ОЖИВШИЕ ДОСПЕХИ
— Месье угодно кофе?
— Да, Батист, подайте мне сегодня вечером кофе и даже рюмочку шартреза.
— Месье будет пить шартрез?
— Да, Батист.
— Напрасно, месье.
— Ну, один раз не в счет!
— Но врач сказал, что месье нельзя пить шартрез.
— Все врачи — зануды, Батист.
— Но месье знает, что нет ничего дороже здоровья.
— Согласен, Батист, но это все-таки не значит, что от рюмочки ликера сразу выиграют мои наследники. К тому же, откровенно говоря, у меня сегодня хватает неприятностей, надо поднять настроение. Довольно проповедей и рецептов этих врачишек! Уверяю тебя, Батист, рюмочка ликера мне просто необходима!
Верный слуга, много лет прислуживавший г-ну Шаплару, неохотно отошел от стола, за которым заканчивал обед богатый директор «Пари-Галери».
Батист, в точности соблюдавший все предписания медицины и чрезвычайно уважавший рекомендации врачей, считал, что г-ну Шаплару вредно спиртное. Тем не менее он взял в погребе бутылку шартреза и налил на донышко, только на донышко, в рюмку, стоящую перед г-ном Шапларом.
— Я сегодня вам больше не нужен? — спросил он, убирая подальше бутылку, чтобы хозяину не пришло в голову увеличить эту порцию.
Г-н Шаплар покачал головой:
— Да нет, можешь идти.
Г-н Шаплар вынул из кармана портсигар, выбрал сигару и прикурил от лампы, которую Батист подал ему, взяв с соседнего столика.
— Можешь даже лечь спать, — приказал г-н Шаплар, — я разденусь сам.
— А разве месье не хочет спать?
— Ничуть! Пойду выкурю сигару на балконе, потом почитаю, а ты меня не жди, не стоит… ступай, друг мой Батист.
— Спокойной ночи, месье!
— Спокойной ночи, Батист, до завтра.
Бесшумно ступая, Батист вышел из комнаты, кивнув головой в знак согласия.
По мнению персонала «Пари-Галери», г-н Шаплар был человеком очень требовательным, в какой-то мере позером, но прежде всего точным до педантизма, а вот камердинер его попросту очень любил.
Слуга и хозяин отлично ладили друг с другом; Батист готов был броситься в огонь за г-на Шаплара, а г-н Шаплар, со своей стороны, много раз намекал слуге, что на его имя п завещании хозяина предусмотрена немалая сумма.
Когда Батист вышел, г-н Шаплар отодвинул тарелку с остатками обеда; маленькими глоточками он попивал кофз, смаковал шартрез, золотом отсвечивающий в рюмке, и попыхивал сигарой, дым от которой через равные промежутки времени подымался к дубовым панелям потолка.
Это происходило у него дома. Он жил на улице Мурильо, у парка Монсо, в роскошном особняке с прекрасным видом на этот великолепный сад.
Сидел он сейчас в своей столовой, за большим дубовым столом, где всегда обедал и ужинал. Это была прекрасная комната, украшенная замечательными произведениями искусства, достойными самых изысканных коллекций.