Клиентов в кафе не было. Катя сидела одна. Она сварила кофе, налила маленький стаканчик себе и тихо потягивала его, глядя на падающий за окном снег. В печке готовились кексы. Пахло горячим тестом и свежим кофе.
Толстенький человечек подошел к стойке. Катя поднялась с места и пошла навстречу ему. В кресле осталась лежать книжка Пелевина.
- Что у нас сегодня на завтрак? - Улыбнулся толстяк своими аккуратными белыми зубами, построенными, словно солдаты, в два правильных ряда. Какой-нибудь special?
Но Катя уже поняла по его костюму, что никакой special толстяку не нужен. Ему нужен повод заговорить. Она улыбнулась в ответ.
- Нет, к сожалению. - Сказала Катя. - Но есть комплексные обеды. Вот, например - яичница с жареной картошкой, поджаренные гренки с джемом и кофе. Или...
Толстяк слушал чрезвычайно заинтересованно: так, словно бы Катя пересказывала ему сейчас сюжет увлекательнейшего боевика. Он не перебивал и не задавал никаких вопросов. Наконец, Катя закончила перечисление обедом из жареной рыбы с картофелем стручками, супа и все того же кофе.
- Простите, а вы замужем? - Спросил толстяк так, словно бы это и был вопрос, который единственно следовало задать после всего услышанного от буфетчицы. Потом он достал бумажный платок и протер глаза, которые, вдруг, начали слезиться.
Катя слегка удивилась нахальству маленького толстенького человечка и, улыбнулась вежливо.
- Нет, - сказала она, но у меня есть жених.
- Это не важно, - толстячок уверенно покачал головой и спрятал грязную салфетку в карман. - Я очень богатый. Очень богатый. У меня есть куча денег.
Катя не выдержала и засмеялась.
- Что тут смешного? - Толстячок обиделся. - Я вас покупаю, а вы смеетесь...
- Что... что вы делаете?.. - Катя застыла удивления. Не послышалась ли ей последняя фраза странного и смешного толстячка?
- Нет, - толстячок покачал своей маленькой головой еще увереннее. - Вам не послышалось. Я вас действительно покупаю. Сколько вы хотите денег? - Он достал огромный бумажник - по виду такой же толстый и такой же разбухший от содержимого, как и его хозяин. - Назовите сумму. Сколько?..
Дмитрий Степанович вышел на улицу. Он брел неспеша, опустив голову, и внимательно, исподлобья, вглядываясь в прохожих. В его пустых глазах не было ничего. Взгляд задерживался то на одном встречном, то на другом. В кармане у Дмитрия Степановича была спрятана финка. Он шел убивать. Он выбирал жертву.
Пришел вечер, спустилась ночь, и Дмитрий Степанович понял, что не уснет сегодня, если ночь эта не станет для кого-то из них последней. Он поворочался в постели, сказал что-то невнятное сонной супруге, оделся, положив в карман финку, и вышел на улицу. Все. Сегодня это случится. Сегодня ночью.
Дмитрий Степанович выбирал взглядом одного, всматривался, потом отпускал. Он не знал, на ком остановится. Не знал, кого выбрать.
Вот, четверо панкообразных молодых людей, хорошо поддатых, прошли мимо, не замечая Дмитрия Степановича. Вот прошел drag queen (так называют в Торонто одевающихся в женское шматье педерастов - без них не обходится ни один торонтский гей-парад; drag женские тряпки, queen - королева.) Прошли две лесбиянки в мужском тряпье и с мужскими мордами - прошли нежно держась за руки. Дмитрия Степановича обдало плотным запахом марихуаны: это проследовала целая толпа в жутковатых нарядах, в какие одевается обычно торонтский молодняк: висячие штанишки из магазина "Три толстяка", при этом разодранные, кольцо в ухе, в носу, а когда и в губе, педерастическая прическа, лоховская майка, нагло выглядывающая из-под рубашки и спущенная до колен. Один из этих веселых молодых козляток отделился от стаи, завернул в телефонную будку и расстегнувшись, помочился. После наскоро застегнулся и побежал догонять товарищей.
К Дмитрию Степановичу подошел ободранный и вонючий негр с большими, печальными, как у голодной собаки, глазами. Он поинтересовался, нет ли у того лишнего доллара на чашку кофе. Оглядев кофемана, Дмитрий Степанович порекомендовал ему идти на фабрику. Негр выругался (из всей его тирады Дмитрий Степанович разобрал только "белые свиньи"), после чего удалился.
Даунтаун жил бурной ночной жизнью. И отбросы канадского общества со всех дальних концов стекались сюда, желая принять в этом участие. Но только, вот, не понять было - где само общество, а где его отбросы.
..Кто-то из них должен подохнуть сегодня. Кто-то один. Должен обязательно. Кто? Дмитрий Степанович оглядывался. Кому здесь всадить нож? Чьи кишки выбросить на тротуар? Кто сегодня подохнет?..
Дмитрий Степанович свернул на одну из маленьких улочек, ведущих к Черч стрит - сердцу гомосексуального Торонто. И сразу же на глаза ему попалась афишка, наклеенная поверху другой, уговаривающей не нападать на Ирак: разоблачающийся мужичок зазывал посетить мужское стриптиз-шоу.
Дмитрий Степанович пересек "Церковную улицу" и прошел мимо педерастического кафе "Оскар Уайльд". Здесь остановился: он увидел на улице человека, которого узнал. Узнал сразу же. Это был Майкл. Тот самый.
Майкл вышел из голубого кафе в обнимку с другим геем. Они остановились и принялись целоваться прямо на улице. Дмитрия Степановича перевернуло от отвращения. "Скотина, - беззвучно шептал он про себя. - Грязная, паршивая скотина." Он подошел ближе, стараясь не обратить на себя внимание. Посмотрел пристально - так, словно бы прицелился взглядом.
Да, это он. Самый настоящий Майкл. Ошибки здесь быть не могло. Дмитрий Степанович, опустив голову, отошел дальше. Он боялся, что Майкл заметил его. Но быстро понял, что Майклу ни до чего не было дела. Кроме того, оба гомосека были хорошо пьяны.
Дмитрий Степанович наблюдал. Он готов был ждать столько, сколько понадобиться. Но ждать долго ему не пришлось. Помиловавшись минут пять, педики разошлись. Один двинулся в одну сторону, другой в другую. Дмитрий Степанович сжал рукоятку ножа в кармане. Сжал так, что заболели пальцы. Пора.
Пора. Пора убивать.
Он шел по улице. Шел следом за Майклом. Они оказались уже за пределами Черч стрит. Здесь никого не было. Маленькая тихая улочка. Черные дома смотрели вокруг своими пустыми окнами. Ветер тихо свистел, шевеля ветки голых деревьев. Дмитрий Степанович шел, нагоняя Майкла. Расстояние между ними сужалось.
Наконец, они поравнялись. Дмитрий Степанович достал нож из кармана. Майкл обернулся и посмотрел. От ненависти Дмитрий Степанович застонал тихо. Взмахнул лезвием и нанес один быстрый удар. В сердце. Майкл вздрогнул, остановился. Он не успел понять, что произошло. Открыл рот и тут же свалился на землю. Дмитрий Степанович выпустил рукоятку.
Майкл был мертв. Он неподвижно лежал на тротуаре, глядя вверх глазами, широко раскрытыми от удивления. Рукотка ножа торчала из-под расстенутой кожаной куртки. Кровь тяжелыми пятнами появлялась вокруг.
Дмитрий Степанович протянул руку. Нож надо бы забрать. Отпечатков там не будет: он протер его еще перед выходом и не забыл надеть перчатки. Но все равно надо забрать нож. Надо.
Дмитрий Степанович не мог. Он протянул руку и так застыл... Заставить себя вытащить рукоятку из неподвижного мертвого тела казалось чем-то, что он не в состоянии был совершить. Ненависть прошла. Сейчас остались только страх и отвращение.
Страх и отвращение. Они брали его за горло своими корявыми холодными пальцами и начинали душить. Дмитрия Степановича качнуло. Он удержался. Он боялся, что сейчас упадет.
И Дмитрий Степанович не выдержал. Он побежал.
Он бежал вдаль по этой тихой пустой улице и стук собственных ботинок казался ему сейчас страшнее, чем что бы то ни было. Дмитрий Степанович убегал не от полиции. Он убегал от того, что совершил сам всего минуту назад. Он убегал от своего собственного кошмара и ужаса.
...Дмитрий Степанович остановился и пошел шагом. Навстречу ему попадались незнакомые, чужие люди. Они кричали громко и весело "Merry Christmas!", обращаясь к Дмитрию Степановичу. Тот знал, что сегодня католический сочельник. И что часа через полтора начнется католическое Рождество. Но сейчас у него большие кровавые круги плавали перед глазами, и он понять не мог: с чем его поздравляют?..