Проснувшись, я увидела, что свет
Колышется под шапкою нагара,
На потолок отбрасывая тень
От бабушки. А рядом, на полу,
Упав с кровати, неживой и тихий
Лежал медведь, уныло, носом вниз,
И за спиной обиженно торчали
Беспомощные, маленькие лапы.
Так он лежал один. И он озяб,
А говорить не мог! И я вскочила
На ледяной паркет, заплакав громко.
Растерянная, с красными щеками
От жалости, и, на пол сев, в рубашке,
Просила извинить, забыв о том,
Что ночь кругом, что бабушка проснулась.
Что завтра мне судьба стоять в углу.
И это все я вспомнила теперь,
И здесь пишу. И грустно мне, и ясно.
И навсегда, с той незабвенной ночи,
Мне стал понятен голос неживых.
Тоска вещей, безмолвная их боль,
Глаза предметов, нежность их и нити,
Протянутые к нам из тишины.
Так в восемь лет мне было откровенье.
* * *
Помню шкап в кабинете, пожелтевшего Данте,
Молчаливые стены, обитые кожей…
Вы меня называли Печальной Инфантой,
Говорили, что в черном я красивей и строже.
На рисунке классическом, увенчанный лавром,
Резкий профиль поэта в развевавшейся тоге
И Вергилий в пещере говорил с Минотавром,
И философы спали в лесу без дороги.
Но нежданно пред нами, в ослепительном блеске,
Как нарцисс, промелькнуло белоснежное тело
Обнимавшей Паоло сумасшедшей Франчески,
Чья любовь преступила земные пределы.
Это символом было. Зашуршали страницы,
И померкли круги полыхавшего «Ада».
Мы над целою жизнью опустили ресницы,
И душа засмеялась, ожиданию рада.
Что же дальше? – Молчанье…
Разрыдавшись, чадила
Восковая свеча в надвигавшемся мраке,
И Франческа на землю в ту ночь приходила
И рассыпала в книгах темно-красные маки.
* * *
Эта нежность не была растраченной!
Только ты обжог, никто другой.
Золотой, угарной азиатчиной.
Налетевшею пургой.
Мне с тобой, нежданным и негаданным
Коротать бы ночи до утра,
В запахе сандаловом и ладанном
Шемаханского ковра.
И под рокот прялки, полднем солнечным
В час, когда земля изнемогла,
Смуглого родить тебе ребеночка.
Желтоглазого орла.
Это самое земное, чистое,
Наше… Почему же не дано?
Только ветер осени неистово
Бьется в черное окно…
Нет исхода древней женской ярости,
Не поднять тяжелых век.
В рыжих косах близкой старости
Первый снег.
* * *
Первая любовь – одежда золотая,
Затканная красным, не простая.
Да гнилая! Долго ль до греха?
Чуть зацепишь – и одна труха.
Плачешь, плачешь… Слезы станут сладки.
Ах, любовь вторая – нить с иглой.
Прочные поставлены заплатки.
Починил, заштопал, и долой!
Платье сбросишь на пол и веселой
Выйдешь на дорогу в правде голой,
Вся как есть, простая, без прикрас.
И тогда полюбишь – в первый раз!
* * *
Одушевлен тобою день,
Одушевлен рассвет кровавый,
И нераскрытая сирень,
И дождь, нанизанный на травы;
Шаги по ледяной росе
Сквозь сад серебряный и синий.
В моей запутанной косе
Сухая веточка полыни,
И зорьки легкий поясок,
Потерянный за рощей в поле,
И мокрых листьев терпкий сок,
И вкус весны, – всё – ты!
До боли!
* * *
Так бывает в жизни только раз,
Подойдет – и в вечность опрокинется…
Ночь была закутана до глаз
В одеяло с меткою гостиницы,
Ночь была совсем-совсем простой,
Некрасивой, переулочной,
Не звезда, не месяц золотой, –
Газовый рожок над булочной!
И слова откуда-то, со дна: –
Не проси у Бога невозможного
И сквозняк, игравший у окна
Складками плаща дорожного…
Расставаясь, набожной рукой
Нас крещу в далекий путь обоих.
Боже, со святыми упокой
Простенькие розы на обоях!
* * *
Светляк в руке моей – звезда,
Звезда зеленая, земная.
Я ухожу. Иду, не вспоминая.
Не вспомню больше никогда.
Так просто всё! Исчезла глубина
Вчерашнего. – Есть только запах сада.
Светляк в руке… Мне ничего не надо.
От светляка – звезда. И я – одна.
* * *
Это не розы влюбленных. Не бред.
Это – отчаянье. – Воздуха нет!
Это совсем не похоже на страсть.
Просто на грудь его молча упасть,
Руки на сердце ему положить…
Видишь? Мне больше не хочется жить.
Не утешай меня, не прекословь!
Всё на пути моем смутно и ложно,
Но одного пережить невозможно:
Знать, что кончается наша любовь.
* * *
Я возьму золотую иголку
И нитку тонкого шелка
Такой небесной окраски,
Какой не знали в Дамаске.
В белой одежде невесты,
У окна, на высокое место
Подниму раскрытые пяльцы
И жасмином омою пальцы.
Мой день печальный недолог:
Не платье, не брачный полог,
Не мантию шелком мечу:
Всё равно я тебя не встречу.
И звенят, и звенят запястья…
На мое спаленное счастье,
Без устали, без оглядки
День и ночь я ставлю заплатки.
* * *
Рожденье мое второе:
Раскрылись глаза, любя.
Люблю простого тебя.
Не демона, не героя.
Лицо твое дорогое
Развенчанного вождя,
И то, что совсем другою
Ты сделал меня, уйдя.
МЕКСИКА
В красном, тропическом зное, –
Ничего никого кругом, –
Костенеет лицо родное.
Засыпанное песком.