Выбрать главу
1964, Майами
Из Райнера Мария Рильке
(С немецкого)
СМЕРТЬ ПОЭТА
Его лицо бледнеющее стынет Среди подушек… Безглагольный лик, Отбросив жизнь, сейчас ее покинет, И время безразлично опрокинет Всё, что он знал о ней, назад, в родник.
О, кто поймет в холодный час конца, Что из земных бесчисленных узоров, Глубин, высот, потоков и просторов Изваяны черты его лица?
Всё то, что целиком отражено В погасшей маске, нежно-беззащитной, Еще зовет, еще не смущено, Еще живет в рассеянности слитной.
Но плавно отдаляясь навсегда, В последней тишине безмолвно лежа, Его лицо открытое похоже На сердце обнаженное плода.
И медленно, как будто с сожаленьем, Легчайший воздух льется с высоты, И на лету пугливые черты Едва задев, туманит первым тленьем.
ПРЕДОК
Предок – его названье. Где и когда возник Корень? Основа зданья? Скрытый в веках родник?
Каски сражений… Хор Звонких рогов охоты… Всплески семейных ссор… Братья… Мужья… Заботы… Тише… Святей… Беспутней… Женщины, словно лютни…
Цепкие, переплелись Ветви от дней без срока. Ветку одну бы ввысь, Вольную, одиноко!
Скольким дано сломиться! Эти падут и те, Чтобы одной пробиться К солнечной высоте.
Чтобы, оставшись сирой, Корни отбросив, ветвь Легкой взлетела лирой И начала звенеть…
СИБИЛЛА
Испокон веков считали древней… Крепкая, она всегда жила. Проходила тою же деревней Каждый день. Иной закон числа Применили к ней и, в страшной смете. Стали дни равнять шагам столетий, Как деревьев возраст… Но она Всё на том же месте, вечерами, Возвышалась над судьбой земель, Спалена, источена годами, Черная, прямая цитадель.
Вкруг нее, то буйно, то устало, Бились, трепеща, крича не в лад, Все слова, что в мире раскидала, Разметала, не приняв назад.
А другие, заглянув ей в очи, Тихой стаей замолчавших птиц Забивались в глубь ее глазниц, Полных тени и готовых к Ночи.

В ЗЕРКАЛЕ ПИСЕМ [7]

(1968-1980 гг.)

Мария Вега! Окликаю

Вас, как высокую звезду!

Да, Вы – звезда, да, Вы – такая,

И я Вас на земле найду.

Светлана Соложенкина
1.

19 февраля 1968 Берн

Дорогая Светлана Львовна!

Как только я получила Ваше письмо и книжку с фото, я в них ушла целиком и провела с ними несколько замечательных дней…

Ваше прекрасное стихотворение, посвященное мне, меня и растрогало, и обрадовало. Это такой горячий, искренний и родной отклик из Отчего Дома, на целую длинную жизнь вдали от него, что ощущенье раскрытой двери, в которую входишь, вернувшись из скитаний, меня теперь не покидает. Наш общий Отчий Дом подал мне знак через Вас: в Вашем лице сама Родина заговорила со мною, с пониманием, утешеньем, надеждой и дружбой. Мне очень тепло от Ваших стихов, от письма, от того, что Ваша карточка стоит передо мною. Конечно, если попаду в Москву, непременно к Вам явлюсь, и как всё будет по-настоящему, по­родному, по-дружески, от Вас ко мне и от меня к Вам!

Что касается книжки, – мы с мужем не раз перечитывали ее, и врозь, и вместе, отметив, прежде всего, тот благородный ход чистого стиха, который всё дальше и дальше уходит из русской поэзии. У тех, кто его еще кое-как поддерживает, он звучит сухо и скучно, чаще всего в разлад с мыслью и образом. В Вас чрезвычайно ценна гармония формы с музыкальностью, образом и мыслью, и та краткая, легкая точность, с которой стих ложится на бумагу…

Очень прошу Вас, дорогая Светлана Львовна, не порывать установившегося контакта и посылать мне стихи. Ведь это – живая вода!

Мы «едем» в Москву не первый год и никак не можем доехать. Однако этот год сильно просветлел и, кажется, будут устранены несносные и нелепые препятствия к нашей поездке.

Желаю Вам всего, всего доброго и еще раз огромное спасибо!

Ваша Мария Вега (Ланг)

2.

10 апреля 1968

Дорогая Светлана Львовна!

Благодарю Вас очень, очень за такое чудесное письмо и за присылку фотографий. Для меня всё это было огромной радостью, и, по правде говоря, меня всё время так тянет смотреть на Урал, на рябину, на Светлану в ватнике, перечитывать письмо и стихи, что я всю свою работу делаю, спустя рукава, а ее ужасное количество, особенно переводов на французский самой себя, и все к сроку, я же везде и всюду только и делаю, что опаздываю. Но по не так уж важно. Гораздо важнее – радость неожиданно найти, и тридевять земель, такого родного человека и так им насквозь прогреться, как я прогреваюсь всем, что от Вас приходит.

Стихи Ваши, чем больше вчитываюсь, тем больше люблю Всем своим существом понимаю, что для Вас это главное, потому что я такая же, и стихами одержима при всех обстоятельствах и в самые неожиданные минуты…

Как непохожа Ваша жизнь на Родине на всё то, к чему мы привыкли в так называемом «рассеянии»! Что втолкуете людям, которые в школах зазубривают на всю жизнь такие пышные прописи, как например: «Лучшим образцом прозаического изложенья мир считает Шатобриана», и ученикам ставят отметки в зависимости от того, насколько они подражают стилю Шатобриана. Никто здесь не поймет, что можно писать работу о подходе поэта к природе и об ее изображении в стихах, так же, как непонятно существование какой бы то ни было литературной школы и уж тем более института.

Меня очень волнует и интересует, что Вы написали или напишете в своей диссертации на эту замечательную тему о поэте природе. Мы с мужем за эту тему ухватились и проговорили целый вечер. Сможете ли мне, если не прислать копию (вот какая я стала требовательная!), то хоть вкратце написать, как Вы этот вопрос разрешили. Интересно, вообще, знать, чего ждут от советского поэта.

Меня поражала, и в Париже, и в Америке, та жадность, с которой там набрасываются на приезжающих советских поэтов, Иногда сдается, что это простое любопытство, как к новому блюду, но русская поэзия никак не отражается на иностранцах, которые всё больше уходят в заумность и абсурд. Во Франции, где Евтушенко осаждали чуть не с драками, после него начали особенно возносить Превэра: «Вот это новатор! Какая смелость! Как он ушел вперед от рутины!» А вся его смелость в наборе невероятных слов и полном отсутствии знаков препинанья, так что не понять, где фраза начинается и где кончается… Здесь на поэзию смотрят как на абстрактную живопись: вам что-то дали, извольте сами понимать и толковать…

вернуться

7

Письма печатаются с сохранением особенностей авторского синтаксиса и орфографии. (Примеч. сост.)