— А по форме в чем отличие?
Представьте себе двух девочек — Машу и Катю. Обе в платьицах, у обеих голубые глазки, но они разные. Если брать большие проекты, то вы, наверное, намекаете на Леонида Парфенова. Я похож на Леню Парфенова?
— Нет.
Вот так же и фильм будет не похож. Я более пристрастен к истории. Я отношусь к историческим персонажам не как к ушедшим, а как к людям, которые продолжают орудовать среди нас. Ведь если человек живой, то он живой и в 90 лет и даже когда уже умер. Я не буду скрывать своего пристрастного отношения. Для Лени история это набор ярких фишек, которые он выстраивает в том порядке, как ему подсказывает его эстетическое чувство. А для меня история другое она живая. Фишки — только гарнир.
Мила Кузина, 3.10.2003
Видно, не давала Николаю Сванидзе покоя слава Леонида Парфенова с его «Намедни»! Он решил переплюнуть коллегу и объять необъятное — историю двадцатого века. Год за годом. В многосерийном документальном сериале.
Автор идеи и режиссер сериала известный документалист Александр Стефанович (бывший муж Аллы Пугачевой. — «77/»), — рассказывает Сванидзе. — Недавно приступили к съемкам. На каждый год прошлого века приходится по серии, так что их будет сто. В центре каждой «человек года». Если речь идет о Чкалове, то снимаем на аэродроме; о Чехове в его музее, на Сахалине, в Таганроге… Моя роль в этом сериале «сквозной ведущий». Лично я выезжаю из Москвы по минимуму. Где смогу буду стоять на фоне натуры, куда не смогу вырваться — будет картинка без меня, а я буду читать закадровый текст. Только название сериалу пока не придумали…
«Время и деньги», 2.08.2002
— Если говорить об «Исторических хрониках», то какой сейчас эпохе соответствует наша? Идут разговоры о возможности гражданской войны.
— Что значит, какой исторической эпохе? Да, сейчас очень много серьезных политических и экономических проблем в России. И страна, несомненно, переживает очень сложный этап, который я бы назвал некоторым подмораживанием после демократической революции, которая произошла в 90-е годы. Но никаких серьезных предпосылок для гражданской войны я не вижу.
— А разве отмена губернаторских выборов и введение партийных списков не напоминает чрезвычайщину?
— Нет, это не чрезвычайщина. Я не собираюсь выступать адвокатом этих мер, они у меня восторга не вызывают. Но гражданская война здесь ни при чем. И чрезвычайщины в них нет. Потому что от того, будут ли губернаторы назначаться или будут избираться, мало что меняется. Точно так же, как от системы выборов в Государственную Думу. И я не преувеличивал бы вообще важности этих решений. Другой вопрос, что они не вызывают у меня восторга не потому, что я их считаю опасными для страны, а потому, что я не уверен, что они вообще будут иметь какое-то значение для ее развития — экономического или политического. Раньше избирались теперь будут назначаться. Раньше коррупция была во время выборов, теперь коррупция будет во время подковерного решения того, кто будет губернатором. И существует большая опасность того, что губернаторские посты будут покупаться. Коррупция останется. Может быть, поскольку бюрократическая система всегда более коррумпированна, чем даже самая плохая демократическая, коррупция даже усилится. Может быть. Но гражданской войной тут и не пахнет.
— Что же это вам напоминает? Времена Столыпина?
— Столыпин, кстати говоря, великим демократом не был, проводя либеральные решения достаточно жестким, авторитарным путем. И тем не менее он один из людей, которые пытались в последний момент спасти Россию от страшного революционного погрома. И не спасли. Ему, к сожалению, не хватило исторических возможностей.
— Или же это времена Александра III?
— Прямых параллелей в истории нет. Какие-то вещи, да, схожи. В какой-то степени можно говорить, что нынешний период напоминает времена Александра III, когда после реформ Александра II наступили «заморозки», но тем не менее существует очень много различий, которые не позволяют проводить прямую параллель. Очень разные ситуации, очень разные люди.
— Среди российских проблем, о которых говорят на телевидении, есть одна, которую все меньше и меньше показывают и анализируют. И люди о ней мало говорят. Это тема Чечни. Видимо, потому, что воз и ныне там?
— Это разные проблемы. Люди, действительно, мало говорят о Чечне, тема которой становится интересна, к сожалению, только в самые острые и страшные моменты. А так народ достаточно равнодушен к тому, что происходит в Чечне. Это, с одной стороны. С другой стороны, люди вообще склонны очень быстро забывать страшное, и им не нравится думать о плохом. Это психологическое свойство всех людей. Но если говорить о самой ситуации в Чечне, я не считаю, что воз и ныне там. Другой вопрос, что движение значительно более медленное, чем хотелось бы. Но, здесь я присоединяюсь к тем, кто говорит: да, ситуация очень плохая и тяжелая, но что надо делать, чтобы все стало хорошо? Какие переговоры и с кем вести? На какие уступки идти? Я до сих пор не слышал на этот счет ни одного позитивного предложения. И я сам не готов выступить с такими предложениями.
— То есть, поскольку ни у кого нет позитивных предложений, телевидение почти не отражает эту тему? В частности, ваши размышления не находят места.
— Телевидение — не самое лучшее место для аналитики. Анализировать лучше в печатных изданиях. Телевидение штука по определению поверхностная. Что касается того, в каких случаях я выступаю по Чечне, то я делаю это тогда, когда мне что-то кажется вопиющим. Скажем, когда были попытки оправдать Буданова, я по этому поводу выступал. Потому что я считаю, что не было ничего опаснее в плане настроений чеченцев, их отношения к России, чем оправдание такого человека. Это мне показалось крайне опасным, и по этому поводу я выступил. А комментировать все происшествия по территории республики у меня для этого нет возможностей.
Естественно, не каждое происшествие. Имеется в виду анализ крупнейших событий, в частности бесланской трагедии.
О бесланской трагедии говорилось много. Эта ситуация очень болезненная и тонкая, и мы же с вами понимаем, что нет никакой уверенности в том, что там все закончилось. Поэтому здесь нужно отдать справедливость журналистам, которые замечательно и профессионально отработали по этой теме. Считаю, что упрекнуть их сейчас не в чем. Они сделали все, чтобы ситуацию не осложнить, не усугубить, чтобы не было еще больше крови, чем было. Но и сейчас в освещении этой темы требуется предельная осторожность.
Сергей Варшавчик, «Независимая газета»
Российская история все чаще становится предметом интереса отечественных не только беллетристов, но и документалистов. Вслед за НТВ («Российская империя» Леонида Парфенова) и «Первым» (изыскания Эдварда Радзинского) второй канал представил публике масштабный проект «Исторические хроники» с Николаем Сванидзе. Сериал охватывает историю государства российского длиною в век — XX век. Телезрители увидели только самое его начало, но и по первой серии, посвященной знаменитому российскому предпринимателю и меценату Савве Морозову, можно судить о характере и направленности всего проекта.
Для документальных картин, снятых на историческом материале, уже стало чем-то традиционным: ведущий цикла занимает место в карете, запряженной одной, двумя, в крайнем случае тремя, лошадками, и трогается в путь. Это чтобы мы, телезрители, ощутили конкретику минувших дней. Не вспомню, кто первым освоил конную тягу для путешествия во времени Евгений Киселев или Леонид Парфенов. Теперь и политический аналитик Николай Сванидзе, отправляясь в былое с собственными думами о нем, не преминул воспользоваться данным видом транспорта.