Скрипнули под чьими-то шагами ступеньки, ведущие в подвал. Трофим! Показавшаяся темная фигура быстро направилась ко мне, и когда скудный свет лампы осветил ее, я заплакала, давясь слезами, не веря самой себе.
– Убил бы! – сквозь зубы процедил Сеня, стараясь снять шнур с крюка, которым были скручены мои руки. – Жаль, что я не твой муж, а то отметелил бы как следует дуру!
Его правый глаз набух лиловым сочным синячищем, вдоль щеки багровела вспухшая царапина.
– До чего трудно мужикам с такими самостоятельными бабами, как ты. Я тебе, что говорил? «Жди – провожу», а ты что? – ругаясь он, одним махом отодрал с моих губ, кажется уже приросшую к ним, широкую полоску скотча. – Хорошо бы вновь возродить символ домостроя – плетку трехвостку, а то совсем распустился прекрасный пол.
А я рыдала, но не от боли которую он мне причинил, отодрав скотч с моих губ, а от того, что все таки спасена, что мои руки свободны, и что не одна в этом жутком подвале, и что Сеня ругает меня. Я готова была соглашаться со всем, что он сгоряча наговорил и даже с плеткой трехвосткой. Поддерживаемая Сеней, я выбралась из подвала
Наверху, в изгаженных развалинах дома, было намного светлее и отвратительнее. Через дыры окон виднелось мутное беззвездное ночное небо. Дверные проемы зияли хищной тьмой. Ободранные стены, потемневшие от сырости, покрывали пятна плесени и прогнивший пол, прогибаясь досками под ногами, опасно скрипел. Из щелей несло гнилью. Темные углы холодных комнат использовались как отхожие места, и даже гуляющие здесь сквозняки не могли выдуть стойкого зловония и затхлости, давно умершего дома. Возле костровища, устроенного из уцелевших кирпичей и прогнивших балок, рядом, с бог знает как очутившейся здесь шпалой, лежал Трофим.
– Ты убил его? – испугалась я того, что теперь не оберешься хлопот из-за этой мрази.
– Нет, не убил, только оглушил.
– Как ты меня нашел? – спросила я, вступив во что-то скользкое босой ногой, и так израненной о кирпичную крошку и битое стекло разбросанное повсюду.
Сеня не ответил. Достав из кармана джинсов сотовый, он вызывал полицию. Я опустилась на доску, положенную на кирпичи и попыталась оттереть ногу какой-то деревяшкой, прислушиваясь к его разговору.
– Ну да, я и говорю «заброшенный дом», – пытался объяснить он свое местонахождение. – Какой, какой… откуда я знаю какой… – он помолчал и пожал плечами. – Может и был какой-то… Марин, ты не знаешь, есть у этих графских развалин адрес?
Я этого не знала. Сколько себя помнила, для всех это был просто заброшенный дом в, забытом богом и людьми, переулочке. Объяснив где вовремя свернуть, Сеня отключив мобильный и спрятав его обратно в карман, посмотрел на неподвижного Трофима, после перевел сердитый взгляд на меня, осторожно трогая синяк у себя под глазом. Какое-то время, он, видимо боролся с желанием опять напуститься на меня с руганью, но ограничившись коротким: «убил бы» – выдохнул и с сарказмом сказал:
– Как нашел? Ну, если следовать логике нашего разговора, то найти тебя было не так уж и трудно. Понятно, что ты сбежала от меня, чтобы «взглянуть судьбе в глаза». Понятно, что это дело интимное и третий тут лишний, но можно было и до утра подождать, чтобы хоть немного протрезветь. Знаешь, у меня есть сильное подозрение, что ты потому и торопилась, чтобы пьяный кураж в тебе не пропал. А я тоже, идиот, дал маху. Мне надо было сразу же бежать в эти развалины, как и хотел сначала, но все же понадеялся на твое благоразумие и, все-таки, сперва сгонял к тебе домой.
– Откуда ты знаешь, где я живу? – удивилась я, подозрительно глядя на него. Может я и сильно выпила, но отлично помнила, что адреса Сене не давала.
Не в моих правилах было раздавать его малознакомым людям.
– Ты оставила свою сумочку на столе. Уж прости, пришлось заглянуть туда.
Послышался далекий, быстро приближающийся, вой сирены.