– Я в такой темноте ничего не вижу, – пожаловалась я Сене. – Давай быстро поднимемся ко мне и приложим к ушибу лед.
– Ну, ты еще горько пожалеешь об этом, – пообещал Родион тихо и, отвернувшись от нас, направился к своей машине.
– Да, какая разница, синяком больше, синяком меньше, – строптиво уворачивался от моих рук Сеня. – Вот сумочка твоя залетела в кусты… отпусти… надо ее достать…
– Да бог с ней с сумочкой, – уговаривала я его.
– Сдурела! Там же куча бабла и документы, – ворчал он, забираясь обратно в кусты.
Когда я вместе с Сеней и с вновь обретенной, перепачканной в земле, дорогой итальянской сумочкой, подобрав по пути пакет с кофе и манго, входила в подъезд, мимо на бешеной скорости пронеслась «тойота» Родиона.
Едва переступив порог квартиры, я метнулась на кухню и уже оттуда, спохватившись, пригласила Сеню, задержавшегося у двери:
– Проходи в комнату! Располагайся! Я сейчас лед принесу!
Но Сеня притащился за мной на кухню.
– Мои комплименты, сестренка, – сказал он, устроившись на диванчике.
– По поводу чего? – я подала ему мешочек со льдом, мимоходом отметив, что он не потрудился снять кроссовки и джинсовку, но меня это как-то мало тронуло. Больше беспокоила его губа. Еще в лифте я разглядела, как она у него вздулась. – Ну и видок у тебя.
– Ты, похоже, торжествуешь, – поддел он меня моими же словами. – А комплимент по поводу твоей квартиры. Ничего так хатка.
– Благодарю. Только, что скажет Людмила, когда увидит тебя завтра?
– Марин, а ты чего в магазин приходила? – поднял он на меня глаза.
– За сумочкой, – пожала я плечами.
– Ну, да… конечно, – он осторожно потрогал губу языком. – А зачем ты сказала, что у тебя со мной было четыре раза?
– Что четыре раза? – не поняла я. – Ах это… Знаешь, не люблю когда так разговаривают с людьми. У тебя с Людмилой сложности из-за моей болтовни? Прости.
– У нас с ней уже давно никаких сложностей нет. По мне пусть себе треплется, я все равно не слушаю. Просто, думаю о своем и все. Мне по барабану.
– Что будешь, кофе или чай?
– Давай кофе.
– Вообще-то, я приходила не только из-за сумочки. Хотела сказать, что твоя терапия имела успех: мне уже не снится тот кошмар про заброшенный дом. Ты же не соизволил даже позвонить в эти дни.
– Твой сотовый был вообще недоступен, а по-домашнему тебя не застанешь.
– Ты знаешь мой адрес.
– Я не мог оставить магазин. Людка уезжала к матери на три дня и только вчера вернулась. Потом, я не хотел застать тебя с этим, твоим Родионом.
– Он не мой. У него семья. Забыл?
– Я же говорил тебе, что он козел и лузер.
– Сеня!
– Не так, что ли? И дело тут даже не в том, что он мне врезал: меня в последние дни, только и делают, что лупцуют из-за тебя, – он усмехнулся свободной стороной рта, к другому был прижат пакет со льдом.
– Спасибо, – тихо проговорила я.
Сеня замолчал.
– Я так благодарна тебе за все. И я хотела сказать тебе лишь это. Ты просто не представляешь, чем я обязана тебе.
– Ты мне ничем не обязана, – так же тихо проговорил Сеня, отняв от губы мешочек со льдом, но вдруг словно очнулся, снова напуская на себя нагловатый, беспечный вид.
Я поставила перед ним чашку со свежесваренным кофе.
– Ты ничем мне не обязана, – развязно повторил он. – Спасибо будешь говорить после своего медового месяца. Вот тогда я поверю, что ты в полном порядке.
– Нет уж! Больше никаких романов. Я устала получать оплеухи. Хочешь выпить?
– Давай.
– Виски? Ликер?
– Виски.
Когда я налила ему, он, встряхнув мешочек со льдом, высыпал из него в стакан несколько подтаявших кубиков льда. Себе я налила Бейлиз и нарезала манго.
– За тебя, – сказал Сеня, отпил немного виски, поморщившись, и глянул на меня исподлобья. – Погоди, вот отойдешь от всего этого, успокоишься и все у тебя наладиться. Хочешь, кое в чем признаюсь тебе?
– Хочу, – решительно кивнула я, отчего-то оробев.
– Каждый вечер я ждал твоего прихода в магазин.
– Ты влюблен в меня? – засмеялась я, стараясь перевести все в шутку.
– У меня улучшалось настроение, когда ты появлялась, – не принимая моего шутливого тона, тихо проговорил он, – Ты всегда думала о чем-то своем, никого и ничего не замечая вокруг, и меня это здорово разбирало. Я из кожи вон лез, чтобы ты очнулась от своих мыслей и обратила на меня внимание.
– Наверное, я думала о работе.
– Не, когда ты думаешь о работе, у тебя другое выражение лица – жесткое, решительное, а когда о другом – мечтательное, нежное.
– Значит, я мечтала о баре…
– Уф! – с облегчением выдохнул Сеня. – А я уж пnbsp;одумал было, что о Родионе.