— Наташа, — прошептал Марк, ловя ее взгляд. — Давай забудем все неприятности. Так уж случилось. Так было необходимо. Нет никакого смысла зацикливаться на этих проблемах. Все это ничего не значит по сравнению с той нежностью, которую я к тебе чувствую. Позволь мне доказать, как легко мы можем все забыть! О да! Забыть было бы слишком легко. Если бы она захотела, то могла бы без труда потеряться, растаять в огне его страсти. Но Наташа знала, что все равно — рано или поздно — наступит еще одно одинокое утро. Все равно когда-нибудь ей придется остаться в одиночестве и взглянуть в лицо суровой действительности.
Когда Марк стал неторопливо склоняться к ней, чтобы поцеловать, Наташе казалось, будто время приостановило свой бег. Как в Замедленном кино, словно со стороны, Наташа удивленно наблюдала, как ее собственная ладонь описала в воздухе дугу и врезалась в его щеку звонкой пощечиной. Наверное, этот звук будет вечно отдаваться эхом в ее голове.
— Не смей меня целовать! — прошипела она, с трудом узнавая в холодном злобном голосе свой собственный.
Поразительно, но Марк не дрогнул и даже не удивился. Он продолжал по-прежнему искать что-то в ее глазах, словно ничего не произошло.
— Cherie, мне жаль, если я заставил тебя волноваться. Я жалею больше, чем ты можешь себе представить. Прошу, пожалуйста, позволь показать тебе…
Сделав шаг назад, Наташа угрожающе подняла руку.
— Слишком поздно для извинений! Теперь они ни к чему. Ничто уже не может перечеркнуть тот факт, что ты меня просто использовал! Я тебя ненавижу! — В ее голосе зазвучали нотки истерики, от которой девушку не могли удержать никакие силы.
— Наташа…
— Не приближайся ко мне! Ты больше не коснешься меня даже пальцем!
Марк замер.
— Наташа, это не я тебя использовал, тобой воспользовался твой начальник…
— Нет! Именно ты соблазнил меня, чтобы добиться своей цели! Тебя интересовал только твой гонорар!
И Наташа разразилась рыданиями, выплескивая наружу вместе со слезами всю захлестнувшую ее боль. К боли примешивалась страшная, безумная злость и слепая потребность причинять ответную боль.
Все ее тело дрожало от ярости.
Не решаясь подойти ближе, Марк в беспомощном призыве протянул к ней руку.
— Прошу тебя, Наташа, выслушай…
— Нет, ни за что! Я уже однажды тебя послушала, и вот что из этого вышло! Я больше никогда не смогу тебе поверить!
— Дорогая…
— Убирайся! Я никогда… я больше никогда в жизни не хочу тебя видеть!
Спустя двадцать минут после ухода Марка Наташа все еще смотрела невидящими глазами на закрытую дверь, вздрагивая от бури, бушевавшей в ее душе. Ее кулаки и зубы были крепко стиснуты, а слезы безудержным потоком текли по щекам. Молча посылая вслед Марку тысячи проклятий, она оплакивала конец самой прекрасной сказки в своей жизни.
Наташа начала оглядываться по сторонам — квартира вдруг стала казаться незнакомой, чужой, — заметила лежащую на полу телефонную трубку и вспомнила, что выронила ее, когда услышала шорох за дверью. Она принялась наводить порядок… и успокоилась. С печальной ясностью Наташа вдруг поняла, что жизнь продолжается. Возможно, она станет отныне пустой и бессмысленной, но по крайней мере будет идти дальше, несмотря на случившееся.
Наташин взгляд наткнулся на длинную коробку из цветочного магазина. Подойдя ближе, она открыла ее. Внутри лежали великолепные красные розы, укоризненно смотревшие на нее со своего ложа из белого атласа. Несколько мгновений Наташа колебалась, вспоминая немыслимое счастье, которое она, пусть ненадолго, познала глубокой ночью…
Но лучше об этом не думать. Закрыв крышку, она затолкала белую коробку в мусорное ведро и мысленно поклялась себе, что бесследно сотрет из памяти этого мужчину… а вместе с ним и этот ночной кошмар.
Глава 5
Якоб Нокс не отличался щедростью, и Наташа получала более чем скромное для ее должности жалованье. Однако кабинет ассистентки в галерее был обставлен дорогой мебелью: белый ультрасовременный рабочий стол и вся остальная мебель — чистых строгих линий, в том же стиле. Ощущение легкости и простора усиливал утренний свет, лившийся сквозь двухцветные стекла окон, которые выходили на Мэдисон-авеню. За толстыми стеклами гудки такси и шум автобусов были едва слышны, но сегодня даже они страшно раздражали Наташу.
Вздохнув, она оттолкнула от себя желтый деловой блокнот и нервно забарабанила карандашом по столу. Наташа терпеть не могла рассеянности на работе, но именно такой она и была ежедневно вот уже три недели — с той самой ночи, когда в ее жизнь вошел Марк, «ночи француза», как мысленно окрестила ее Наташа с мрачным юмором.
Разумеется, она изо всех сил старалась вообще не вспоминать о ней. Всего лишь один звонок Трейси положил начало длинной череде свиданий с «подходящими» нью-йоркскими холостяками, каждого из которых — Наташа знала точно — была бы счастлива заполучить любая одинокая женщина. Ее водили на балет в Линкольн-Центр, на шикарную танцевальную вечеринку в самом модном из новых ночных клубов, на премьеру новой пьесы современного автора последнего любимца критиков… Ей старались угодить во всем, осыпали комплиментами и цветами… и все же ей было так неимоверно скучно в их обществе.
Единственное, в чем Наташа находила себе хоть какое-то развлечение, это безжалостно разрушать в общем-то понятные надежды ее спутников провести с ней ночь. Об этом не могло быть и речи!
Временами она задумывалась, сможет ли вообще когда-нибудь снова чувствовать себя с мужчиной настолько свободно, чтобы быть в состоянии заняться с ним любовью. Даже сама мысль, что такое когда-нибудь может произойти, приводила ее в ужас. Любой эксперимент заранее был обречен стать разочарованием: Наташа знала, что ни один мужчина как любовник не может сравниться с Марком.
Отбросив карандаш, девушка откинулась на спинку своего кожаного с хромированными подлокотниками кресла и нахмурилась. Почему, ну почему она не может выбросить его из головы раз и навсегда! Ей отчаянно хотелось забыть «ночь француза» и продолжать жить дальше, но это оказалось чертовски трудно сделать.
Даже работа, которую она всегда любила, не могла отвлечь девушку. Конечно, ее жизнь не облегчало и то, что задание, которым она сейчас занималась, было особенно противным.
На краю рабочего стола лежала целая кипа газет, которые Наташа каждый день приносила из киоска на Большой Центральной станции. Это были специально доставляемые авиапочтой выпуски газет из крупных городов страны и из нескольких европейских столиц. В обязанности Наташи входило каждое утро внимательно просматривать деловые разделы, некрологи и колонки светских сплетен.
Смерть, развод, банкротство — это три события, в результате которых чаще всего выбрасывают на рынок картины. Когда одно из этих бедствий постигает известного коллекционера предметов искусства, на которых специализируется галерея, Якоб тут же срывается с места, чтобы наперегонки с другими торговцами и владельцами аукционов мчаться к наследникам и их адвокатам. Именно такая погоня за картинами и толкнула Якоба в Калифорнию несколько недель назад.
Наташа представила себе, как жадные торговцы, словно стервятники, кружат над открытой могилой, ощупывая глазами автомобили и траурные одежды родственников покойного, пытаясь прикинуть, смогут ли те содержать поместье или им придется выставлять имущество на аукцион, чтобы заплатить налог на наследство.
Конечно, на самом деле все происходило не совсем так. Такие деликатные вопросы решались более тактично — добрая улыбка, несколько сочувственных слов, тисненная золотом визитная карточка, которую предлагают чуть ли не извиняясь. Позже, через несколько дней, Якоб позвонит из отеля. Назначаются встречи, проводится оценка, подаются заявки, и вскоре — если повезет — в галерею начинают поступать коробки с картинами.