— Довольно серьезные, — сообщил агент. — Совершенно случайно мы задержали в аэропорту Кеннеди человека, который разыскивается полицией совсем по другому поводу, и оказалось, что он действовал в качестве посредника при продаже этого самого пресловутого Матисса коллекционеру из Южной Америки. Следует добавить, что этот коллекционер известен как владелец нескольких ворованных картин. — Он захлопнул свой блокнот. — При допросе курьер признался, что действует от имени владельца галереи в Нью-Йорке Якоба Нокса. Должен сказать, мы с большим удивлением узнали, что ваш босс сам же и заявил, что она украдена! Мы сложили вместе два плюс два, вышли на его страховую компанию и поняли, что он пытается водить их за нос.
Наташа удивленно слушала.
— Ваш босс — довольно скользкий тип. — Агент грустно покачал головой. Он не только хотел получить страховку, но и пытался удвоить незаконную прибыль, продав картину за пределы страны человеку, который не станет задавать вопросы. Жадность людская порой просто невероятна! — заключил он.
— Это точно!
Задав еще несколько незначащих вопросов по поводу Рауля и миссис Хабер, агент ушел. Продолжать после этого работу было невозможно. В голове вертелись сотни вопросов, но постепенно один вывод стал несомненно ясен: Марк с самого начала был во всем прав в отношении Якоба.
Однако это открытие было и вполовину не таким неожиданным, как сокрушительный переворот в ее мнении по отношению к этим двоим. Наташа никогда всерьез не сомневалась в оценке, которую дал Марк личности Якоба, но и никогда не позволяла себе смириться с этой оценкой. Если бы она приняла точку зрения Марка, из этого следовало бы, что ей нужно наступить себе на горло и принять трудное решение — уйти с должности ассистентки в галерее Якоба. При нынешней ситуации с безработицей не очень-то хотелось так поступать.
Кроме того, Наташу до сих пор поражало, как Марку удалось убедить ее, будто он мог бы косвенным образом раскрыть ее оплошность, имевшую для Якоба такие последствия. Как он только мог? Как мог он провернуть эту гнусную махинацию, если с таким презрением отнесся к мошенничеству самого Якоба? Это немыслимое противоречие Наташа не могла разрешить, как ни пыталась.
В любом случае, к чему все это? Марк навсегда ушел из ее жизни — она слишком бурно отреклась от него прошлой ночью, чтобы могло быть иначе. Наташа достаточно хорошо его знала, чтобы понимать, что он не из тех, кто легко отказывается от поставленных перед самим собой целей. Но тем не менее она с безошибочной интуицией, которая проявляется у женщин в решающие моменты жизни, чувствовала, что Марк ей больше не позвонит.
Ей бы ликовать по этому поводу, но нет — она была несчастна.
Наташа несколько раз пыталась заняться делом. Перед ней была куча корреспонденции, требующей ответа, но она сидела за столом, уставившись на пишущую машинку невидящим взглядом. В конце концов она приготовила себе чашку чаю и встала у окна, отстраненно наблюдая за потоком машин, медленно ползущих по Мэдисон-авеню.
За ночь на Манхэттене выпал слабый снежок, и утром, когда она спешила на работу, все вокруг выглядело чистеньким и уютным. Но теперь картина за окном постепенно менялась, становясь под стать ее безрадостному настроению.
Казалось, что она, как этот снег, истоптана тысячами ног и становится такой же омерзительно серой.
Якоб в этот день не вернулся, как она предрекала, вместо этого прибыли двое адвокатов, чтобы опечатать галерею. Они связались с телефонной компанией и договорились, что все звонки будут переключаться на адвокатскую контору. На дверь повесили табличку «Закрыто до дополнительного уведомления». Затем Наташу, Рауля и миссис Хабер собрали вместе и объявили, что их работа временно приостанавливается до тех пор, пока дело Якоба Нокса не будет рассмотрено в суде, после чего, возможно, их наймут снова.
Но Наташа не обманывалась: чек, который ей обещали прислать по почте, будет ее последней зарплатой. У девушки внутри все уже слишком онемело, чтобы она могла почувствовать этот последний пинок судьбы. Только в полдень, когда Наташа наконец добралась до своей квартиры, до ее сознания дошла злая ирония происшедшего. Как отчаянно она сражалась, чтобы спасти свою работу. Ради сомнительной привилегии служить галерее Нокса она прошла с Марком сквозь своего рода изощренный ад… и вот теперь она уволена. Во всем этом было нечто невыносимо жестокое, думала Наташа, глядя на тусклые, серые воды Гудзона. Весь ужас в том, что фактически она отвергла Марка понапрасну. Да, она не понимала его… Но она его любила. Любила так глубоко, как никого и никогда в своей жизни. Марк каким-то образом стал ее душой, ее дыханием, и, потеряв Марка, она лишилась частички самой себя.
Она никогда не сможет его вернуть — эта мысль была для нее как нож в сердце. От сознания того, что во всем виновата только она сама, становилось еще больнее. Какой же она была предвзятой и близорукой! Марк подарил ей мгновения незабываемого счастья, выходившего за пределы всего, что ей доводилось когда-либо испытать. Близость с ним стала исступленным, почти мистическим слиянием душ. Как же она могла легко, словно ничего не значащий пустяк, отбросить то, что могло стать самым главным в ее жизни?
Наташа начала медленно осознавать свою ошибку, и по мере того, как это происходило, ее стали преследовать то и дело всплывающие в памяти высказывания Марка. Особенно остро вспомнилась фраза, которую он произнес в самый разгар ее вчерашней вспышки: «Когда занимаешься любовью, лгать невозможно». Это правда, и если он так считал, значит, в их первую ночь он столь же глубоко почувствовал их невероятное единение, как и она сама!
Он занимался с ней любовью так прекрасно, так самоотверженно! Не имеет значения, какие средства он использовал, чтобы уложить ее в постель во второй раз: под шелухой всех его хитростей должна скрываться сердцевина подлинного глубокого чувства. Должно быть так!
Вдруг вся картина предстала перед ее мысленным взором совершенно ясно. Оставалось домыслить лишь последний шаг: она любит Марка, и если есть хоть какая-то малейшая возможность того, что он тоже ее любит, она должна ею воспользоваться…
Наташа была дома уже полчаса, но все еще не удосужилась снять плащ. Каждый раз, когда она об этом вспоминала, ее отвлекала какая-нибудь беспокойная мысль. Но сейчас она торопливо сорвала его с себя и схватилась за телефон. Может быть, еще не поздно спасти положение!
Позвонив в справочную, Наташа узнала номер телефона его отеля и записала его. Но когда она туда дозвонилась, ей довольно резко ответили, что у них нет постояльца по имени Марк Дюшен. Ее утонченные черты исказила гримаса горького разочарования. Оставалась только последняя, слабая надежда: может быть, он сменил отель и не сообщил об этом ей.
Она снова набрала номер и нетерпеливо заходила по комнате, дожидаясь ответа. Телефонный провод натянулся до предела.
— Алло?
— Трейси, это Наташа.
— Здравствуй, дорогая, — радостно приветствовала ее подруга. Удивительное совпадение, что ты позвонила. Как дела?
— Хуже не придумаешь! — простонала Наташа. Чувствуя, что подруге действительно плохо, Трейси участливо спросила:
— Да что ты, детка, не могу поверить! Расскажи-ка, в чем дело?
Наташа рассказала ей всю свою удивительную и трагическую историю от начала до конца. Ее голос то звенел от возбуждения, то дрожал на грани плача. Трейси, которая до этой минуты знала только понаслышке, что Наташу видели в городе с Марком, до конца рассказа не проронила ни слова.
— … Как видишь, я, по сути дела, велела ему убираться к черту, и он знает, что я именно это и имела в виду! Прошлой ночью, когда он уходил, то казался таким подавленным и… я только знаю, что никогда его больше не увижу! Ох, Трейси! Это безумие, и, наверное, я зря трачу время, но я так отчаянно его люблю, что мне хочется умереть… — Ее голос заметно задрожал. На линии повисло долгое молчание. Наконец Трейси тихо заговорила: