— Глэнис! — Ариэль захлопнула блокнот. — Хватит. Я наслушалась проповедей Смитсона и Люка…
— Я хочу любить доброе и нежное сердце мужчины, а не просто тратить свои силы впустую. Я желаю сообщить тебе, что если Сиам не против быть соблазненным, я постараюсь угодить ему. Куй железо, пока горячо, пока его возможность избежать моих сетей минимальна. — Глэнис покраснела, разглаживая юбки дрожащими пальцами. — Бывают моменты, когда нужно действовать ради собственной пользы. Я сделала свой выбор сейчас. Всего хорошего, Ариэль. Увидимся на рассвете.
Глэнис направилась к Сиаму, соблазнительно улыбаясь. Она приостановилась, дотронулась мыском мокасины до его сапога и пошла в ночь. Сиам посмотрел на небо, потом на сапог. Широкая, мальчишеская улыбка расцвела на смуглом лице, он развернулся и последовал в темноту за Глэнис.
Гариет прислонилась к фургону, завернулась в шаль и обратилась к Ариэль.
— Твой мужчина страдает, дорогая. Сегодня он умирал от беспокойства, — тихо сказала она. -
Индейцы называют его Разбитое Сердце, потому что он потерял так много любимых людей. Может быть, ты бы немного позаботилась о нем, приласкала, погладила его перышки.
Ариэль взглянула на Люка, который держал на коленях Джино. Мальчик крепко спал, утомленный дневными приключениями.
Как только Люк почувствовал ее взгляд, он мгновенно поднял глаза. Они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Ариэль не знала, как сдержать бешено бьющееся сердце. За день на его щеках выросла щетина, серые глаза впивались в нее, и Ариэль ощутила, каким он мог быть в гневе, бросая кому-нибудь вызов. Отблески огня ложились на резко очерченные скулы и черные волосы. Жестокость притаилась у рта, который однажды так нежно соблазнил ее. Эти сурово сжатые губы могли сложиться в умопомрачительную улыбку. Сегодня вечером бесстрастное выражение Люка напомнило о его горе и мести.
Сейчас она видела Люка как опытного, бывалого проводника Смитсона, как человека, который похоронил надежду на лучшее.
Толстое кольцо Д'Арси врезалось в руку Ариэль. В объятиях Люка она узнала нежную, прекрасную сторону его души… и его страсть.
Поглаживая свою старенькую накидку, Ариэль тосковала по ласковому, насмешливому Люку. Он передал Джино на руки матери и направился к ней. Ариэль, встав, глядела в глаза Люку, когда он приблизился. Она плотнее закуталась в широкую накидку, зябко передернув плечами. Осторожное выражение, написанное на его лице, тронуло сердце. Таким же бывал Зевс, когда сначала поступал неправильно, а потом хотел ласки. Сердце Ариэль сжалось, потеплело, как только Люк остановился напротив.
Он гордо вскинул голову, на бесстрастном суровом лице блестели глаза, предвещающие грозу. Неистовый взгляд словно ударил Ариэль, у нее перехватило дыхание. Потом он перевел глаза на ее грудь, челюсти сжались, мышцы на шее напряглись. Повелительно кивнув, он исчез в темноте.
Холодный ночной ветер раскачивал высокие стебли полыни, обвивал Ариэль свежим ароматом цветов. Люк стоял, широко (расставив ноги и уперев руки в бока, одинокая фигура в безбрежной степи. Люк стоял. Ариэль сорвала тоненькую веточку полыни, измяла ее в руках. Как не поранить мужскую гордость? В этом она была неопытна. Как бы то ни было. Люк рисковал жизнью, разыскивая ее и Джино, борясь за их безопасность. Благоразумие подсказывало не предлагать дополнительную плату прямо сейчас, но отметить этот вопрос в своем журнале.
Ариэль нахмурилась, пальцы разглаживали складки на старой лоскутной накидке. Она была хозяйкой собственной жизни с пятнадцати лет. Годами как мать заботилась о Джонатане, потому что родители посвятили себя бизнесу. Привыкшая действовать как кормилица и защитница, быть опорой для всех, за исключением Глэнис, немногие претендовали на защиту и заботу о ней. И было нелегко позволить Люку забрать часть ее независимости.
Она отбросила ветку полыни и отряхнула руки. Необыкновенное желание погладить взъерошенное оперение гордого орла, казалось, неожиданно свалилось на ее голову. Ариэль обошла куст терновника, камни и песок заскрипели под ногами. Может быть, не следовало обвинять Люка в стремлении завладеть богатством ее семьи. Мужская гордость была глубоко уязвлена.