— С женщинами одни неприятности. Им вечно нужна помощь. Не могут управлять ни волами, ни мулами. За них все придется переделывать.
— Хватит, Вильсон! — Смитсон ударил кулачищем по столу так, что Ариэль подскочила. — Они честные, добродетельные дамы; не вертихвостки. — Он взглянул на Ариэль. — Вильсон прав. Вам нужно нанять мужчин. Хороших парней, которые не сбегут при трудностях. Вам нужны мужчины, которые не… — он отвел глаза, — будут надоедать женщинам. Поймите, я не согласен с вами. Я хочу опросить каждую… э… поговорить с ней, и еще хотел бы посмотреть ваше свидетельство о браке.
У Ариэль расширились глаза, а сама она будто уменьшилась.
— Мое?
— Остальные могут быть освобождены, но вы, так сказать, хозяйка вдовьего поезда… — Смитсон остановился, словно пробуя слова на вкус. — Я бы хотел ваши документы.
— Я… я… они в моем сундуке в гостинице.
— Принесите мне их завтра утром. Я отправляюсь в путь в полдень.
В десять того же вечера Ариэль положила холодный компресс на горящий лоб Люка Д'Арси. Он был слабее, чем утром, кашель сотрясал распростертое тело. Рукой Люк сжимал ее пальцы, поднеся их ко рту. Его губы были сухи и горячи, дыхание неровным. Он о чем-то пробормотал, Ариэль слышала быструю смесь французского, испанского и других языков.
Сиам стоял на коленях у кровати друга, его темное загорелое лицо напряглось.
— Он желает, чтобы имя Д'Арси осталось на этой земле, после того как он испустит последний вздох. Семейная честь не должна умереть с ним. Он говорит, что вы сильная женщина, которая сможет нести имя ДАрси. Он желал ангела, и сейчас у него есть вы.
Ариэль боролась с обжигающими веки слезами, ее пальцы поглаживали горячую щеку Люка. Кожа натянулась на скулах, борода стала влажной от тяжелого дыхания. Пока она организует свой «вдовий поезд». Люк не увидит детей, которых он так отчаянно желает… не увидит любящую жену, несущую с честью его имя.
Он немного успокоился. Но вдруг распахнулись лихорадочно горящие глаза.
— Выйди за меня, Ангел, — прошептал он, медленно погружаясь во тьму.
Ариэль вытерла слезы. Большая рука Сиама опустилась ей на плечо.
— Никогда в жизни я ничего не просил. Даже ради собственной жизни, но сейчас прошу. Если вы выйдете за Люка, он сможет отдохнуть… Умереть спокойно.
Голова великана склонилась, лицо исказилось.
— Сейчас я умоляю вас. Позвольте Люку эту маленькую радость. Доктор сказал, он не переживет ночь. По каким-то причинам в бреду его мозг замкнулся на этом последнем желании.
— Всего лишь несколько слов, Ариэль, и ты облегчишь смерть этого человека, — мягко прошептала Глэнис.
— Никто, даже Тадеус, не осудит тебя. — Она прикоснулась к плечу канадца. — Пойдемте, мистер Сиам. Пусть Ариэль примет решение как можно быстрее.
Ариэль прижала влажный носовой платок к горячему липу Люка, изучая человека, лежащего без сознания. В то время как она думает, поймет ли ее сострадание к незнакомцу Тадеус, Люк уже оставил надежду увидеть рассвет. Он оплакивает молодую жену и неродившегося ребенка. Он потерял мать и сестер, .заботился о защите женской чести. Если толика покоя то, что он ищет перед смертью, она, в конце концов, может дать ему это.
— Это маленькая просьба Люка Д'Арси. Он искал ее ладонь, потом изможденное лицо прижалось к мягкой коже. Он был так уязвим и так много перенес… И теперь умирает, а его последняя просьба оставлена без ответа.
— Да, — нежно прошептала Ариэль. — Я выйду за вас.
5
Ко второй неделе марта Люк Д'Арси смог повернуться на бок. Боль пронзила ногу, разливаясь все выше, достигнула мозга. Резкий равномерный звук наполнил комнату, значит, Сиам точит .свой огромный охотничий нож; его собственный тонкий клинок лежит рядом в только что отполированном чехле.
Сиам сидел без шляпы: его лоб был плоский и высокий. Это от небольшой дощечки, которую мать привязывала в детстве. В племени чинуков это был знак принадлежности к высшему сословию.
Сиам с силой точил нож о камень, а за окном лил дождь. Люк закрыл глаза, новая волна боли накатилась на него. Потом он поднял тяжелые веки и посмотрел на маленький пузырек настойки опия, стоявший на тумбочке. Он перетерпел, напрягая обнаженное, ноющее тело под грубыми простынями. Холодная сырость комнаты словно пропитала одеяло, оно давило на Люка как саван.
Смерть все еще не смогла забрать его. Смутные воспоминания о выигранном пари кружились вокруг. Воспоминания о великом наслаждении, облегчившем ужасные страдания. Он попытался пошевелиться, поднять свое тело, но оно не захотело повиноваться.